Читать онлайн книгу "Алиса и Любовь"

Алиса и Любовь
Гор Гальян


«…Мать моя – Мария, Ты помнишь Луч Света, когда он коснулся Губ твоих и в отражении Зеркала Твоей Души – Христос ожил, в чреве твоем… Как Дитя, молитвами заглушивший Рокот зла над Невежеством, и в Облике Твоем, зачал я Дитя, подобный Лику Своему… Да Будет Так – я произнес и в лампаде Твоей засиял Свет от Искры моей. И Молебном уст Моих – сложена Песня Сия…»





Гор Гальян

Алиса и Любовь


Инсбрук – Ереван


…Посвящаю всем, у кого есть Сердце,

а значит – Бог и Любовь… в нем.

Мир. Свет. Бог. Всем и во всем





Часть 1

От друга к другу


…Мать моя – Мария, Ты помнишь Луч Света, когда он коснулся Губ твоих и в отражении Зеркала Твоей Души – Христос ожил, в чреве твоем… Как Дитя, молитвами заглушивший Рокот зла над Невежеством, и в Облике Твоем, зачал я Дитя, подобный Лику Своему… Да Будет Так – я произнес и в лампаде Твоей засиял Свет от Искры моей. И Молебном уст Моих – сложена Песня Сия…


* * *

… Я родился в городе, в больнице, крикнул что-то и подумал: наверное что-то со мной произошло. Наверное Свет поразил меня, ведь до этого я был как у Христа за пазухой… Потом, когда выписали из больницы, у мамы не оказалось молока… Соседка кормила грудью. Худенькая женщина из молокан-староверов русских… В детстве часто пугали, что будет конец света, но я не верил, было смешно, как может быть конец… всему прекрасному, звездам, планетам… всем детям. Наверное, все-таки, что-нибудь да останется. Очень много читал и по этой причине стал прогуливать из школы. Однажды мне приснился сон, но это было так давно, что я не помню уже: это было на самом деле, явью или сном? … Детвора из соседних домов рассказывала мне, что, когда я вырасту, то попаду в Лабиринт, игру какую-то… и если не размотаю Клубок, то случится что-то страшное. Потом, лет в девятнадцать, опять загвоздка, я не помню сейчас, в сорок, это было на самом деле или сон. У друга одноклассника, Роберта, какие-то люди незнакомые объясняют про какую-то игру. Я с ним сыграл вроде в карты и проиграл. Потом они спросили: – Есть ли любовь настоящая? Я ответил, – есть, иначе не стоит жить. Потом спросили, не соглашусь ли я сыграть в кино и доказать, что любовь есть – через двадцать лет, живя в свое удовольствие. А если не докажу – то умереть за нее. Но впрочем, если только напишу книгу про любовь – “Библия Любви” и отдам им, то выиграю спор. Я вроде бы согласился, но на следующий день сказал Сереге, своему другу, что это идиотизм. Любовь – хоть умирай, хоть нет – она существует, независимо от этого… и вскоре я забыл об этом споре.

… Самое странное, что в сорок лет я действительно неожиданно попал в этот эксперимент или кино, если хотите, и жертвовал жизнью ради любви, отгадывая абстрактные выходы из тупика, в которые меня завлекали, и самое странное и сейчас, что, когда закончил книгу, пока не знаю конца этой истории, чем-то напоминающую сказку “Алиса в Стране Чудес”, своей абстракцией, но, надеюсь, что она все-таки закончится благополучно.


* * *

… История эта произошла на самом деле со мной, а может не со мной… В городе, который Есть, Был и Будет. Но где он? Может затерялся во времени, которого так всегда не хватало мне, но, в то же время, от скуки я не знал, куда его деть? … Но так или иначе, это произошло, и может кончиться когда-нибудь.

… Впрочем, как и все в нашем мире, появляется, оставляет след и уходит. Лишь память ворошит листву прошлого, стараясь отыскать истину, которая, быть может, в будущем…


* * *

Мы с Мариетой ехали на нашей машине домой. На Новый Год все водители пьяны, и я тоже выпил, но стараюсь ехать осторожно. Но на перекрестке в зеркале я заметил быстро движущуюся машину сзади… Я хотел свернуть уже, но заметил и спереди другую машину. “Надо пропустить, успею…”,– подумал я и положил руку Мариете на руку. Удар сзади раздался так резко, что если бы не подголовники, то…


* * *

… Раздался стук в дверь. Мариета, моя жена, пошла открывать. Вошли двое – мужчина и женщина. Мужчина в сером пальто, а женщина – светловолосая, по-видимому иностранка. Они представились. Тигран – армянин. И Анна Мария – из Австрии.

– Мы собираем народные пословицы и ищем таланты.

Я заметил, – А я как раз стихи пишу. Они попросили почитать. Я почитал и показал им книгу “Ты и Я”. В основном о любви. Они переглянулись. – Правда, еще не напечатали, – добавил я. – Может поможете…? Мне почему-то казалось, что они чего-то не договаривают.

– Расскажите мне про себя, – попросила женщина. Переводчик перевел. – А что вас интересует? – Все… … – Женат, двое детей у нас с Мариетой… Был еще раз женат, но развелся… Сын у меня старший, Володя… Но для чего это вам? Мне кажется вы чего-то не договариваете. – Вы правы, – заметила женщина. – Как вы думаете, кто мы по профессии? – Психологи, – почему-то сразу ответил я. – И у вас какое-то предложение ко мне, наверное… – Ну чтож, если вы такой догадливый, мы хотели бы, чтобы вы участвовали в одном эксперименте… Это очень важно для космонавтики. С помощью нового прибора вас будут испытывать, внедряясь под гипнозом в вашу память… подсознания. А вы должны сначала рассказать абсолютную правду о себе… вплоть до самых интимных моментов. Потом мы попытаемся увидеть ваше предполагаемое будущее. Вы пробьете время и все расскажете нам, а мы под гипнозом сотрем все с вашей памяти… А вы через семь лет “сыграете” по своему же рассказу, и если все совпадет по времени, то пробивка была правдой, и параллельные времена существуют.

– Но почему через семь лет?

– Это цикл, связанный с астронавтикой и пробивка наиболее благоприятная для связи времен.

– Да, как раз через семь лет мне исполнится сорок. А сейчас… возраст Христа… Но, все-таки, почему вы из Австрии приехали в Армению?

– Это… вы должны вычислить сами. Ваша жена также не должна помнить о нашем приходе, и после вашего согласия, я надеюсь…, она забудет все. Это необходимое условие. В вашу жизнь мы вмешиваться не быдем. И только к 2000 году вы сами пробьете свой гипноз. Эксперимент – моральная пытка – узнать о возможностях и пределе подсознания человека, но мы заплатим миллион доларров. В игре, в 1999 году мы придумаем психологический лабиринт и создадим препятствия, но и подсказки также. А вы должны будете из него выбираться сами. Но это через семь лет. Вы подумайте и ответьте нам завтра…

… Конечно, какой дурак откажется от миллиона долларов, подумал я засыпая…


* * *

… Несколько дней я рассказывал им про себя, вплоть до самых интимных историй. Потом с ними пришел еще мужчина, гипнотизер.

– Представь, что ты в двухтысячном году и говори с самим собой вслух…

… Тело было словно ватное. Я говорил с кем-то, наверное с самим собой. Почему-то плакал, говорил им, что мама умрет в 1998 году, когда я буду в Чехии с сыном Давидом. Умолял их не пускать меня в эксперимент… в Инсбург. – “Где этот Инсбург?”. Говорил им про какие-то улицы в нем. Сказал номер какой-то Клары…, рассказал про Гетрию в Венгрию и Алика с Чаренцавана. А потом… словно ватный засыпал, ничего не помня. И снова я погружаюсь в гипноз, а рука вводит слова Гарика, из 2000 года…

– … Я вспоминаю, а значит я жив, жив, несмотря ни на что, и этот бред кончится когда-нибудь. Я вспоминаю: много лет тому назад я проходил под гипнозом эти все тесты. Почему вы обижали меня? Били как скотину, хлестая кнутом, пока кровь не выступала оз под кожи. Может надо было не там перейти дорогу, и трамвай разрезал бы мое тело и вдоль и поперек, и получился бы крест, которого вы все так ждали? Для чего эта игра, и что дает она, кроме неоправданной жестокости? Ради чего мучили меня, в прошлом, настоящем и будущем?! Голоса, когда вы уйдете от меня навсегда, и будет ли этот день? В 1993 году мне сказали, что ради космонавтики я должен пройти все испытания, и я так же, как и он, дописал Алису ровно 31 декабря 1999 года. И снова, в другом измерении, в прошлом, пришли к Гарику, чтобы попал в эксперимент. И они говорят со мной через него. – Но где же те двое, из моего времени? Все эти годы прятались и не приходили ко мне и даже не пришли сейчас, поговприть со своим прошлым. – Вы трусы или мошенники? Крали нашу информацию не ради того, чтобы улучшить жизнь, а ради того, чтобы прославиться. Вы обманули нас в трех экземплярах. Сначала в 2000 году Гарика и меня в 1993 году, а теперь и его, который говорит моими губами и пишет моей рукой… Тысяча раз проклинал вас в игре и проклинаю теперь, если об этом эксперименте не узнает каждый…, иначе вы устроили геноцид в моем сознании, только ради себя…

… Мариета положила часы на кровать. – Мы с вами договорались об этом еще в 1992 году, но я не помню, что это значит… на часах остановились стрелки…

Стрелки – без десяти трех. Пришла дочка соседки Лили, ей в этот день исполнилось двадцать лет, а матери не оказалось дома, но это уже было, было!!! В 1993 году, когда Гарик из 2000 года рассказывал мне это. На Новый Год мы с семьей поехали к тестю. По дороге голос Гарика спрашивает: – Который год? – Сегодня 2 января 2000 года, вот номера машин, видишь 66 и АА? – Да вижу. – Таких не было в 1993 году. Вот мы у тестя, видишь? – Вижу… боже, как он постарел… А… это Томочка?! – Да, а это Давид. – Как они повзрослели. – А Марета… Видишь, как она похудела?! – Вижу. – Не соглашайся на эксперимент, а то мама умрет, когда будешь в Чехии, не езжай… ни какие деньги не стоят этого. Хотя и мне также говорили, но все я забыл потом. – Ведь и мне говорили, что в парламенте Армении убьют восьмерых, что Ельцин уйдет в оставку ровно 31 декабря 1999 года. Что война в Чечне продолжается. Но они ничего не изменили, а значит не изменят и сейчас, в твоем времени. Но я прошу вас, измените свое время, иначе жизнь превращается в абсурд. Для чего предсказания, если не менять жизнь к лучшему? Очнитесь! Вы не улучшаете жизнь астрологией и наукой, а уничтожаете, пока есть войны и горы оружия, Вы, кто отдает приказы, ответственны за все, что происходит.

… И предсказал я будущее и предскажу еще. Земля будет жить, если кончатся войны – еще 500000 лет, потом расколется на части, вместе с плохими людьми, а хорошие переселятся на другие планеты, что возможно уже сейчас, если бы не производилось оружие против себя и себе подобных. Границы между государствами должны исчезнуть по мере отказа от оружия, и Земля будет для вас Эдемовым Садом, и верил я в это как Бог и верую в это сейчас. Гарик … Что страшного произошло? Да ничего, наверное… кто-то указал им ко мне дорогу. – Кто он? – Я думаю астролог. Почему я так думаю? Потому что из Австрии пришли ко мне в Армению. В чем причина? Когда узнаю, напишу про это.

Я думаю Астролог вычислил Рыбку, предсказанную Нострадамусом… Сначала астролог. Потом прислал двоих… А потом я вошел в эксперимент, изменив свою судьбу, и мама умерла… Они искусственно изменили мою судьбу с помощью гипноза, и пробивка его прошла успешно, в максимально приближенных условиях жизни к реальности, и по мере того, как я проходил все эти тесты, то вспоминал, что все это уже было, когда я давал согласие… на этот эксперимент, но я не знал лишь одного: как мне будет все это время больно. Только Бог помогал сдерживать струны ненависти, ради любви ко всему земному и внеземному, в детских счастливых объятиях, и пусть они окончат эксперимент над тобой раньше, чем запланировали, но, в любом случае, мне их жаль, Жизнь прекрасна и божественна… А богема ждет нас… Мона ждет в нас, в сердце твоем и моем, во всех наших деяниях, во имя Любви…

… Когда дописал “Алису и Любовь”, в сознании возникли стрелки, как в компьютере, они уставились в грудь, кто ты? – И кто те, в голове ответил, – Я Бог ЕСМЬ – Есть Свет Миру, а мягкий знак перевернуть – Р – Рыба, предсказанная Нострадамусом. Человек с рыбьей головой, ушедший в пруд, в самого себя, чтобы не было третьей мировой войны и зла – оружия, боеприпасов, невежества и фанатизма.

– Кто ты? – Я человек в человеческом теле – Гарик Гальян в 2000 году.

– Но как ты говоришь, от имени Бога?

– Хочу и говорю, и все, что я говорю, правда.

– Чем ты докажешь, что в тебе Бог.

– Бог не нуждается в доказательстве…

… Возник образ дьяволицы, с поросячьим лицом женщины. – Ты знаешь кто я?!! – Ты сама присмотрись… Я тот, кто создал тебя. Смотри в мои глаза. Она испуганно отвела глаза. Из глаз ее покатились слезы. Возникли драконы, похожие на динозавров. – Мы боги войны… – А я тот, кто дал вам право называться ими. Откройте свои пасти. Они раскрыли… Я сломал им зубы. – Войны не надо больше. И их розовые язычки лизали мою шею. – Вы служите теперь разоружению, и если надо карать тех, кто допустил войну, пусть они во всех временах рождаются девочками, с добрыми сердцами.

… Возникла каменная стена в образе. – Если ты Бог, что это? – Я разломал угол. – Вот краеугольный камень преткновения. Я оставлю его себе – Свет Солнца, сердце Галактики осветил лик ваш. Больше не будет Земля злой, она будет доброй…

– А выше, можешь показать?

Возникла Игла. Я проткнул ею Небосвод, открылся Космос, с мириадами звезд. – А дальше? – Я проткнул Космос. – Видите, Боги творят новые Галактики. – Я проткнул и живая Мадонна светит, улыбаясь с Неба. В синем небе возникла Золотая музыкальная Труба…

… А вот вам и Рай, видите, прекрасные и дивные плоды, и Ева, обнаженная среди них, и Адам грустный. Они ждут вас, когда вы отвернетесь от оружия в сторону Любви – это и есть Рай. На этом мои видения пусть закончатся…


* * *

… Однажды утром я проснулся, голова ватная, какие-то обрывки сна… – Мариета, – говорю, – странный сон приснился мне, девушка по имени Звездочка, Австрия. Все это – ерунда какая-то, идиотский сон…


* * *

… Лошадь и мул повернули назад. Санчо Панса был грустен. Ветряная мельница скрипела, но не вращалась. Ее скрип услышал пастух и подкинул хвороста в костер. Искорки засверкали в темном небе, и пастух взглянул на Луну: – Почему я одинок, – подумал он, и корова замычала в ответ. – Видно пришло время телиться, – подумал он.

… А парень на сцене из-под гипноза очнулся сам и помнил только одно – ему надо на могилу своей матери…

Ереван, январь, 2000 г.




Часть 2

Ты и я


… Рельсы начинались из ниоткуда и шли в никуда. Туман блестел капельками на шпалах, в черной мазутной накипи, в серых холодных облаках, в очертаниях непреступных гор и в мокрой листве, которую продирая, я пробирался…

Я опустился на колени перед рельсами, взглянул вверх и вниз, потом налево, где не было конца и направо, где также его нет и горько усмехнувшись, положил подбородок на мокрую шпалу, а шея моя прижалась к холодному металлу рельс… И, словно услышав меня и сжалившись над моими страданиями, вдалеке засвистел поезд, мчавшийся с бешенной скоростью. Я закрыл глаза и прошептал: “Только Мариета… я люблю тебя… я… и…”

… Я подошел сзади, поднял эту голову за волосы без боли и сожаления и даже не чувствуя страха… Кровь капала с обрубленной шеи на шпалы, и когда я повернул ее к себе… я увидел… свое лицо… А в кожаной куртке вместо документов лежал желтый высохший цветок.


* * *

В один из солнечных дней мы стояли на остановке, я, Сергей и Арут, и болтали о жизни. Пора было расставаться. – Ты куда, Арут? – На работу, в оперу. – Ты куда, Серег? – С Асмик надо встретиться. – Подъехал семнадцатый автобус. – Ну пока, ребята. Из автобуса уже выходили люди, когда я увидел тебя. Не знаю, что больше поразило меня, твои стройные ноги, твоя юбка, чуть выше колен, фигура, кучерявые волосы с рыжеватым блеском, или твое лицо? Не знаю, что притянуло меня больше, но я за тобой вслед быстро вошел в автобус. По-моему ты заметила меня рядом, и я спросил что-то, а ты ответила.

– А как вас звать? – Меня Мариета. – А меня Гарик. – А вы где работаете? – В ЦСУ, на Комитасе, старшим инженером. – А мы там недалеко, в вычислительном центре ЭВМ обслуживаем. – Мы разговорились. – Можно я вас провожу? – Можно. – Я еду к сестре, она живет в Чарбахе… Я сошел вместе с ней. Минуты две говорили. – А можно с вами встретиться, как нибудь… или позвонить? – Оставьте свой телефон и мой рабочий возьмите.

Мы понравились друг другу. Еще не было ничего, но было предчувствие любви. Почему мы встретились? Не знаю… Почему влюбились? Потому что… Ты и я – два одиноких сердца, брели, каждый со своей судьбою, со своей бедой, и ничего нас не могло остановить, только остановка, на которой встретились Ты и я.


* * *

… Все началось, а может и не начиналось с этой дурацкой идеи об Азиле – статусе беженца, которую кто-то внушил мне, а может и не внушал? Несколько лет назад, а может раньше, в Ереване, аможет в дороге… Как я не смотрю назад, глаза мои скользят в детство, а спина повернута в будущее – кто ты, обокравший мою жизнь, и на сколько лет? Дьявол, Бог или человек? Где твой контракт, от которого и не пахнет деньгами, а только разорением моей семьи? Ты подлым способом, из-за спины, все время толкаешь меня, как марионетку, исполнять эту идиотскую роль, от шпиона до Христа и дьявола в одном лице, спекулирую на моих чувствах к моему родному сыну, к жене, ко всем близким, кого я любил. Ради чего? Ради дурацкого фильма? Ради контракта, который я быть может подписал, а вы под гипнозом стерли, с моей памяти? Ради бесчеловечной игры? Во имя чего, и что я должен доказать? Кому? Себе, жене, родственникам, детям, кому? Это идиотизм, если игра была честной, я бы играл в нее, а так – я играть отказываюсь…


* * *

… А помнишь, как мы встретились с тобою, Мариета? Пошли в театр, где я подрабатывал машинистом сцены. Я сел с тобой специально, в зале, чтобы знакомые артисты со сцены увидели б тебя со мной. Они мне подмигнули, ты им тоже понравилась. Что-то с деньгами не в порядке, не беда, ты выручила, я знал, что отработаю их потом для тебя, моя будущая жена. Вообще, чтоб я делал без тебя, а ты без меня, ужас. Столько лет терпеть меня – это надо быть сильной женщиной, со слабым сердцем или наоборот, слабой женщиной со здоровым сердцем. Но теперь ты меня не проведешь. Ты знаешь я про что … А может и не знаешь.

… Идиотский спектакль, когда он кончится? Чтобы увидется с тобою, поболтать. Ты так молчаливо говоришь со мной иногда, что хочется иногда всыпать, за все хорошее, чтобы потом снова помириться с тобой, любовь моя, жена моя. У нас было все: и плохое, и хорошее, но хорошего было все-таки больше, надеюсь, намного больше… Ведь ты и я – это судьба. Будничность – потрясающая штука. Столько ходишь, ищешь чего-то, а оно оказывается рядом с тобою – счастье твое и любовь. Оглянись, приостанови ее, тебе не кажется, что она пройдет мимо?! Жена будущая или любимая… И то и другое – прекрасно. Помнишь, как я завлекал тебя в сети любви? … Как в первый раз ты постеснялась и не сошла со мной на остановке ко мне домой и поехала к сестре, наверное? Потом я тебя завлек все-таки и поцеловал в губы. Что усмехаешься, не так все было? Спальня тебе понравилась наша, а не я – спальня нашей любви. Там зарождалась Томочка – наша дочь будущая, потом Давид, сынок мой, ты поправишься, станешь сильным мужчиной. Как Ален Делон – красивый. Но он пил … бурбон, в то время, как я рисовал тебя, Давид. Это была красивая картина у благодарный труд, надеюсь. А Томочка, в кого пошла характером, веселая и лопочет не умолкая? В меня? Нет, я был молчаливым мальчиком… В тетю Свету, сестру мою, наверное…


* * *

… С мамой поговорил: хочу жениться, девушку нашел, окончила университет, работает, любим друг друга, это главное. Приглашу Мариету к нам, познакомитесь, а там решим. А отец был в разводе в то время. Ты маме понравилась, я знаю. Мама мне сказала: – Смотри, она скромная, хорошая, а ты такой непутевый. И бабушке понравилась. Она сказала: – Я вам не советчица, сами решайте. – Что решать: денег у меня нет на свадьбу, а у отца просить не буду. Придется поговорить с Мариетой начистоту. Если любит – поймет, перейдет к нам жить и так. А там Бог поможет, заработаю. Поговорил, ты все поняла правильно…


* * *

… Где я только не работал… В восемнадцать лет устроился с отцом работать в “Спецавтоматике”, обслуживать противопожарную сигнализацию на предприятиях. Но до этого познакомился с Натэлой. Однажды с другом Робертом пошли гулять к поющим фонтанам на площади Ленина, в Ереване, где собиралась молодежь, вечерами поглазеть, да и познакомиться друг с другом. Напротив Главпочтамта мы прогуливались полукругом, от фонтана к нему и, заслышав русскую речь, подошли к двум девушкам. Познакомились. Одна мне понравилась, кучерявая, с миловидным лицом, в очках и майке, в джинсах, звали – Натэлой, а подругу ее – Таня. Они оставили свой телефон, и мы договорились встретиться напротив, в парке тысяча фонтанчиков, вернее – 2750, как и Еревану, про что ученые узнали, прочитав на камне надпись. Мы встретились. Натэла любила рассказывать про себя и вообще – говорить. Она живет с мамой и братом, папа у нее в Испании. Она была там недавно и приехала назад… у отца не понравилось. А Испания понравилась. Я обнял ее за плечи. Она весело предупреждала: – Мы только друзьями будем, хорошо?… – Хорошо, Натэла. – А завтра встретимся? – А куда пойдем? – Ну хотя бы в парк, возле набережной. – Хорошо. От Натэлы было хорошо на душе. И Роберт с Таней должны были встретиться … Мы с Натэлой прошли через тоннель, соединяющий проспект с парком и, гуляя, пошли по набережной. Под деревом постелили ее джемпер и мою куртку и сели на них. Целовались. Я гладил рукой ее маленькие груди и ласкал между ног … сквозь джинсы. Ей это нравилось. – Но не здесь, дурачок, потом, потом, – шептала она, ероша мои волосы… – Я хочу тебя… я люблю тебя … Губы наши сплетались, языки ласкали друг друга. Уже темнело. – Поздно, пойдем, – шептала она…

… Я сажал ее на колени на скамейках, которые попадались по дороге домой, а она возбужденно уговаривала, – пойдем. Какой ты … горячий… – Она наслаждалась этим, я тоже… – Нас увидят, завтра … завтра… – ласково шептала она, сквозь прерывистое дыхание, и мы с трудом оторвались друг от друга. Я проводил ее. Договорились встретиться завтра, возле Политехнического, где она училась на заочном.


* * *

Возле фонтанчика, где договорились, ее не было. А зашел в сквер, отодвинул ветки кустарника и увидел ее. На скамейке напротив сидела Натэла, а ее обнимал за плечи и шептал что-то на ухо – другой. Глаза ее встретились с моими, и я повернувшись, ушел. Злой зашел к Роберту, выпили пива. – Дерьмо она собачье, – выругался я и пошел домой. – Дура… дура, – твердил я себе, – дрянь, шлюха… – ругал я Натэлу. Разочарование? Ненависть? Не знаю, но было очень больно. Быть может от того, что потерял и любимую и друга … также. Бывают родственные души, мне казалось, она была такой, Натэла. Телефонный звонок. Поднял трубку. – Это я, Натэла… Гарик, ты извини, если можешь, меня… Но этот парень … в с ним встречалась раньше, до тебя… Наверное я сделала тебе очень больно… – Да, и не звони больше, Натэла, – и я бросил трубку. Я в душе рыдал, было обидно и горько, и тяжело разговаривать, об этом, с кем-либо…


* * *

… И кто внушил эту идиотскую идею об Азуле? Не знаю. Мы были с женой в гостях у ее сестры Жанеты. Мой свояк, Манук, стал рассказывать, что его двоюродный брат продал квартиру и уехал с семьей в Германию. Как там хорошо живется и можно остаться жить навсегда. У нас сын болен эпилепсией с 1993 года, и лечить все равно надо, но как лечить и где, мы не знали. Хотелось за границей, где врачи лучше. Может это и было причиной, что последовало дальше? Не знаю, не уверен, все может быть. … Первая информация. Можно как беженцу за границей лечить ребенка бесплатно. Одни говорят, что надо говорить на Азиле – о болезни, другие – не надо, или не имеет значения. Представляют беженцам жилье и питание или пособие. Со временем можно получить гражданство этой страны. Но почему-то многих возвращают. Причины надо узнать. Действительно, жизнь в Армении очень тяжелая. Денег с трудом хватает на еду, при том, что занимаюсь коммерцией. Инфляция пожирает все. Кинозал превратили в вещевой рынок, где я торгую, сняв столик. Заводы закрывают, людей выбрасывают на улицу. Все, кто может, пытаются торговать. Остальные уезжают, спасая свои жизни. Правильно и делают. Я тоже спасаюсь, но выбраться из замкнутого круга не могу вот уже несколько лет. Меня преследуют неудачи, даже при всем моем умении выживать, не спасти родителей, не спасти детей – а я не хочу обкрадывать их будущее… Да, год 1996, я продал квартиру, хоть это было очень трудно: я проторчал несколько воскресений и суббот около стадиона, где на тротуаре собирались тысячи человек, продающих дома и квартиры. Тогда были перебои с водой и электричеством, давали по несколько часов в сутки. В Аэрации, где мы жили, в этом отношении было чуть лучше, хотя и окраина города. Квартира не продавалась почти полгода, но потом я попросил отца повесить объявление возле почты и магазина. Отец молчал. Мать говорила: – Продашь дом – без крыши останешься. Мой аргумент – лечить ребенка надо. Жена вроде была согласна, хотела выбраться из этого ада, где нету будущего, где устали от нищеты… Стали приходить по объявлению. Смотрели. Приходили, уходили … Потом, наконец, продали молодой семье – муж, жена и двое детей. В течение месяца продавали вещи, как и договорились, что уедем из своего дома сами, после распродажи…


* * *

… Это было в Москве, на Казанском вокзале. Возле касс заметил стоявшую с сумками девушку. Она была очень красива, лет восемнадцати, как и мне. Я подошел к ней, познакомились. Ее звали Татьяна … Татьяна Орлова из Запорожья. – Едем с дядей к нему в гости, на Север. – А ты оставайся в Москве, что там хорошего в провинции? – Не могу, уже билеты он покупает. – Билеты сдашь, пусть сам уезжает. Оставайся. – “Боже, до чего она красива”. Более красивого лица не встречал в жизни. Правильные черты, голубые глаза, блондинка, прекрасная фигура. Я влюбился сразу, это было какое-то неестественное чувство, когда ты знаешь, что она создана для тебя, которую, быть может, искал до этого, всю жизнь. А найдя, все равно расстанешься. Это твоя судьба, и вот она рядом. – Почему ты смотришь на меня? – спросила она. – Я влюбился, – ответил я легко, без смущения. Ее глаза весело смеялись в ответ. – Давай убежим от твоего дяди, погуляем по Москве. – Не могу. – Ну тогда попроси у него. – Вот он идет, подожди. – Она недолго говорила с дядей, потом подошла ко мне. – Все, я свободна, но только недолго, через пять часов поезд. – Мы побывали в Горьковском парке, сидели рядом. – Ты мне очень симпатична… – А ты мне… – Оставайся в Москве… – Не могу. – Поехали ко мне на квартиру, где я снимал комнату, на проспекте Мира… Мы лежали рядом, целовались. – Я еще девочка. – Почему? – Был парень, потом разбился на мотоцикле. И ты первый после него, кто мне понравился. – Если б ты осталась в Москве, я бы женился на тебе, самая красивая девушка, и мы были бы счастливы. Я бы не надоел тебе, а ты мне, и ты это поняла, наверное, потом. Но ты была мечта. А мечта изчезает, как иллюзия. Но ты была реальная мечта, и мы не могли остаться друг с другом, когда наши два сердца хотели этого… Ты и я – хотели этого, помнишь? – Да, говоришь ты, но не могу. Я должна ехать в какую-то глушь, в деревню, в Сибирь. – Зачем тебе ехать, жить чужой, с дядей? – Не знаю, – говорила ты, – не могу остаться, не могу. – Я буду писать тебе. – А я тебе. – Татьяна, голос юности и мечты, ты пленила мне сердце надеждой, прекрасной и верной любви.

… Я был не прав, что не дождался тебя. Бог покарал меня за это, Бог. Ты была моя судьба … мое “Видение”, которое я посвятил тебе, Татьяна. Я знал это всегда, а потом не сделал выбора, так как уже было слишком поздно, и у меня была семья. А сейчас я проводил тебя к дяде. Перед отъездом мы целовались возле вокзала, сжимаясь в объятиях. Все исчезло… Все испарилось… Ты осталась мгновением счастья для меня, для человека, который нашел свой идеал и пожертвовал потом им…


* * *

… Каждый раз, проезжая в Ереван, чувствуешь, что ты на родной земле. Это необыкновенное чувство – что ты дома. Сколько б ты не скитался по свету, все равно дома лучше. Даже когда ты одинок, и в одиночестве есть свои плюсы: ты можешь почитать книгу, вспомнить о Москве, какие там необыкновенные девушки, какие были только в Москве, и больше нигде. Пока не встретился с тобой, любовь моя…

… Все кончается когда-нибудь, иначе жизнь была бы сказкой, и я постарею, может быть умру в одиночестве, без друзей и подруг. Мысль о смерти всегда меня убивала… Работа – для чего стоять по восемь часов в сутки, в смену? Ради зарплаты, раз в месяц, тащиться домой усталый, чтобы поесть, спать и снова на работу… Чтоб стать передовиком труда? Чушь собачья. Экономить на своем здоровье, чтоб раз в год отдохнуть и почувствовать себя человеком. Ложь для дураков. Обыденность нашей жизни убивает. Ученые тратят свой разум в микроскопах, телескопах… бухгалтеры корпят над бумагами, цифрами, нервничая, доказывая что-то друг другу. Военные вообще не нужны – горы оружия для уничтожения себе подобных. Вместо танков вырастили бы хлеба, чтобы накормить голодных. А люди жили бы ради наслаждения, общения и любви. И я рад, что меня коммисовали, и я не попал в армию.


* * *

… Растерзанное тело мое уже не дышит. Тысячи тонн груза раздавили его, превратили в лепешку об мокрый асфальт. – Давай, поднимай, – слышу голос, и меня за кручья, вонзившиеся в тело, поднимают. Мертвому телу не больно. И меня притягивают к баскетбольному щиту… Дырявая сетка щекочет мне ноздри, но мне нельзя смеяться, я мертв.


* * *

… Мы ехали с другом Сергеем, с Аэрации в центр города. Я сидел, прижавшись к окну. Проехали остановку “ШЮП”. Я повернулся к Сереге. Она стояла рядом. Русская. Светлые волосы. В синем в горошек блузке. – Сергей, уступи девушке место, – на русском сказал я. – Спасибо, – сказала она и села рядом. – А можно с вами познакомиться, – как-то сразу сказал я. – Валентина… а вас … Гариком звать? – Как вы догадались? – удивился я, но в ее лице были что-то знакомое. – Мы были соседями, помните … в бараках жили? – “Сколько лет прошло – вспомнила”. – А у вас сестра была, Оля, – вспомнил я. – Да, сейчас у нее двое детей. – А вы? – Я развелась… а здесь в “Точприборе” работаю секретаршей. Мы оставили номера телефонов, а я пригласил ее к Сергею, организовали вечеринку. Она была горячей. Через несколько дней она пригласила к себе. Мать ее работала про водником и была в отъезде. Быстро сдружились. – А почему ты разошлась с мужем? – Он бил меня, проигрывал все деньги в карты, вообщем, неудачный брак. Я работал в то время на коньячном, экспедитором, и мне надо было в рейс. – Приеду – позвоню, – сказал я.

Я позвонил, мы встретились, бродили по парку… – Ты меня любишь? – спрашивала она. – Люблю, а ты? – Люблю. – Поехали, хочешь с мамой познакомлю? Было уже поздно, часов девять, и я взял такси. Познакомила с Лизой, своей матерью, которая без умолку тараторила, вспоминая соседей и бараки. Поужинали. – Валя, – сказала, – оставайся у нас спать, уже поздно. Я остался. Утром, приехав домой, сказал, что у друга ночевал. Прошло недели три… Я что-то не звонил. Позвонила Валя. – Мне нужно поговорить с тобой. – Хорошо, давай встретимся. – Ты знаешь, я беременна от тебя, нужны деньги на аборт, мать убьет, если узнает. – Хорошо, я подумаю, – потом спросил ее. – Ты хочешь выйти замуж за меня? – Конечно. – Просто знаешь, у меня была подруга, Натэла, и вот вышло так… – и я рассказал ей. А Татьяна давно не писала, и я подумал, что она забыла меня. – Ты знаешь, – сказала Валя, – если ты даже будешь без ног, я буду любить тебя. Всегда…

– Ты так сказала, Валя? – Сказала, ну и что? – Как что? Это была шутка для двоих? – Нет, для одного. – Кого одного? – Тебя или меня? – Для сына…


* * *

… Я с Мариетой поехали к ее сестре Джульете. Мама Мариеты умерла, когда ей было лет двадцать, а отец снова женился. Мариета была в ссоре с мачехой и жила у сестры. Познакомился с Джулетой и Мовсесом – ее мужем. А Айк и Асмик, их дети, были тогда еще совсем юными. Ты сказала им, что еще мы не знаем, как быть, хотя мы с тобой уже все решили – будем вместе.

… С тобой договорились, что встретимся возле оперы, на остановке. Отцу я тоже по-моему сказал, что собираюсь жениться, но он что-то неопределенное пробурчал. Ты опаздывала. Я стоял с тортом и шампанским в авоське и букетом цветов в руке. Не было волнения, что не придешь. Я верил, что придешь и ждал. Я верил, что мы любим друг друга. Как ты? Не знаю, но если приедешь, тогда ты та, которую я ждал всю свою жизнь. Посланная Богом мне в помощь. Потому и ждал … хотя прошло больше сорока минут, а может час, но это неважно. Ты должна была прийти. Я боялся одного, что тебя не отпустят, а в тебя я верил, Но ты опаздывая ехала, а значит знала, что я дождусь. Мы вместе ждали друг друга всю жизнь.

… Вот спускаешься ты с автобуса. Я подал цветы. – Что нибудь случилось? – Нет, заехала попрощаться с сестрой. Я обнял Мариету за талию. – Ты моя, раз ты пришла… А я твой. И поймал такси.

Пришла мама с работы. Не помню о чем вы говорили, смотрел на тебя. Сели ужинать. Света, сестра моя, училась в Москве, в институте. Выпили и за ее здоровье. Наш скромный вечер, вечер нашей любви. Через несколько дней приехали наши родственники: двоюродный брат мамы – Юра с женой и брат отца – Артюша, чтобы решить, что делать дальше… Это немножко нас раздражало, мы вместе, и это все, что нам нужно. Решили в субботу ехать все вместе знакомиться с родственниками Мариеты. Нас встретили хорошо. Отец Мариеты был из простых людей, с открытой душой, умел умно говорить и слушать людей. Дядя Артюша был за старшего, вместо отца. Я отцу сказал, но он не приехал с нами. Вообщем, я не терялся, что смущаться, если мы уже муж и жена. Мы со своей стороны сказали, что нам ничего не нужно, нам и так хорошо вместе. Родители сами решили что делать. Пока Мариета знакомила со своими родственниками, я запутался, как кого звать. Казалось вся улица была ее родственниками, двоюродными братьями и сестрами. И многие жили в Ахпарашене. Кроме двух сестер, у Мариеты два брата младших, Варик и Вачик. От них уехали уже поздно вечером. Решили, что через неделю сыграем свадьбу.


* * *

… Я шел, делая витки за витками, поднимаясь все выше и выше. Идиотские облака приближались к лицу, по дурацкой дороге, по которой надо было идти обязательно посередине. Иначе дерьмо, в которое я попал, никогда не кончится. Ступни разрывало от боли, и боль в них усиливалась в несколько крат. Когда отступал в сторону от середины, Земля иногда дрожала, разговаривая со мной. Птицы перекликались и даже трава указывала мне правильный путь. Бред какой-то. Как будто я приехал сниматься в фильме, потерял мироощущение, и теперь я поднимаюсь к Богу… Дорога действительно поднималась к верху скалы. Машины мчались мимо меня с бешеной скоростью, впрочем, и исчезали неожиданно. Хорошо ощущением времени я владею, но разве минут за десять возможно пройти путь в несколько километров? Впрочем река … текла в том же направлении, что я шел, а значит – в гору, но река в гору течь не может. А значит, я иду по кругу: к черту, к дьяволу, к Богу – не знаю, но такого не бывает … Это иллюзия … Черт побери, я попал в кино, и сам не знаю об этом. Вернее, знаю, что из меня стерли это дерьмо, но для чего? Чтобы все происходили естественно? Согласен, но смысл пропадает, так как в стал догадываться об этом. Когда? Наверное с того мгновения, когда я поцеловал руку Анне-Марии и Анне Павловне и сказал – Две Анны? Очень приятно, и словно видение поразило мой мозг: где-то все это я уже видел, но не мог вспомнить … Почему?

… Не знаю, Валя, любила ли ты тогда меня или сейчас, жива ты или нет, но столько страданий, сколько ты – никто не причинял мне … никто. Ради тебя отрекся от друзей, соседей, родителей, своих и лучших дней, пренебрег предрассудками ради тебя, потому что ты сказала так: если будешь без ног, то и тогда буду любить тебя. Может поэтому я и верил тебе? Всегда, пока не кончилось это… Всегда… Но пока что все было хорошо, ты познакомила со своей старшей сестрой Олей… В отличие от тебя она была высокой, красивой брюнеткой. И более умной, наверное. Но мне ты быть может и нравилась за свою наивность. Как писал Бальзак: истинно добрые только гении и глупцы. А в жизни все относительно, и каждый играет все эти роли, от дурака до гения, в зависимости от ситуации.

Я приехал к себе домой, сказал, что женюсь. Мама плакала. – Ты позоришь всех нас. Сердце разрывалось на части. – Прости, если можешь … Я влюбился, я не виноват. Сначала жили у Вали, потом помирились, переехали к нам. Сыграли свадьбу. Жили год. Ссорились, мирились. Снова ссорились. Пока не родился сын.


* * *

… Невинные руки простирались к небу. Небеса прорвало, грянул гром и полил дождь, смывая грязь с дороги, по которой я шел. Я дошел уже до поворота, за которой стояла скала и за которой пропадала дорога. И стало легче, бред это или нет, но он должен кончиться. Хватит играть роль шута, хочу стать самим собой. Хочу увидеть вас, мои дети … Володя, Давид и Томочка … И дай Бог сил мне перейти и эту вершину, увидеть свет твоих небес. Верни Надежду мне, Радость и Любовь …


* * *

… Через пять дней у тебя день рождения… Любовь моя… моя жена Мариета. Тюрьма, что может быть ужаснее тюрьмы? Помнишь, как мы любили друг друга? А может не любили, и все это была игра? Не знаю, кто-то внушил, что я уже мертв, что я уже … компьютер, а ты – программист, запрограммировавший эту игру, и что ты вместе с ними издеваешься над моими чувствами к … тебе (?)…

… Как ты посмела, пусть невольно, оскорбить нашу любовь, поверив им, ублюдкам, превратившим, тем самым, нашу жизнь в абсурд? Это жестоко, бесчеловечно… Ты выбрала игру для меня? Для чего? Мариета… Ради денег? Оглянись, их нет, но если будут, утекут, как и эта река в никуда… И мы остались по обе стороны реки, и ты не хочешь переплыть, и я не могу. Так и наши годы, проведенные друг без друга, уйдут в никуда. Жизнь под микроскопом не для тебя и не для меня. Более омерзительной лжи я не встречал никогда. Даже если это Голливуд. Да же если это гениальная (?) игра. Даже, как мне объяснили потом, это кино про Азил, а может наврали специально, чтоб я продолжал играть, и любой мой ход, правильный он или неправильный – это продолжение игры? Плевал я на Азил и на кино тоже. Раз я актер, хоть и поневоле, то почему я должен играть себя в подлой роли? Врать, что все фашисты, ублюдки, плевать на семью? Ради пособий? Лазить по помойкам, питаться в дьявольской церкви – разве бывают церкви дьявола?!! Спасать какие-то мертвые города, быть регулировщиком, Алисой в стране Чудес, пытаться ограбить банк? Идиотизм! Разгадывать абстракции, склоняться по тюрьмам. Ради чего? Тогда я придумал: ради встречи нашей с тобой в Инсбруке, чтобы ты приехала с детьми, и мы обвенчались здесь в церкви. Они сделали вид, что согласились. Машины стали разговаривать со мной, понимать меня – я обещал им свадьбу, чтоб разорить этого скрягу режиссера, испортившего мне жизнь… Чтобы у каждого водителя и актера было шампанское и черная икра, и веселился бы весь город. Я уже верил, что тебя привезли, что ты тут … Но все затянулось, веру уничтожили, надо играть в их игру. Ну что ж, ради вас я согласен. А где контракт … и деньги? А может это розыгрыш? Тогда почему он должен закончиться подло?

Инсбург, 19.08.1999, тюрьма “Лейб”



… У Вали начались схватки. Ночью вызвали скорую. Отвезли в больницу. Утром узнал, что у меня родился сын. Я очумел от радости, я стал отцом. Сказал маме – приготовь передачу, быстрее побегу в больницу. Взял денег. В больнице той санитарке дал, этой дал. Передал передачу. В окно кричу – Валя!!!. Из окна смотрит похудевшая, в синем халате. Показывает крошечное существо. Радость переполнила меня – я же отец. С сыном было все в порядке. Родился три кило шестьсот грамм. А у нее были осложнения. Перевели в другую больницу. … За день, как выписаться, встретились. – Завтра приедешь? – Конечно. – говорю. До этого я поехал в ЗАГС, назвал сына Володей, в честь своего отца. Утром собрался к ней. Взял такси. Приехал, выписали. Она уже уехала. Приехал домой – нету. Поехал к теще – нету. Поехал к ее сестре – там. – Тебе что, трудно было позвонить и предупредить, что без меня уедешь? Вообщем, поругался и со свояком. Ушел, она осталась. Приехал к Сереге, посидел. Приехал домой, она … вернулась.

… Прошел год, я решил устроиться на новую работу. Утром приехала теща. Говорили о пустяках. Я сказал, что поеду устраиваться на работу. Поехал, шефа не были, договорился на завтра. Возвращаюсь – Валя с коляской выходит. – Ты куда? – Провожу маму до остановки, там она ждет. Прошло полчаса, ее нет. Час – нет. Замечаю в гардеробе и вещей ее нет. Забрала и ушла, не объяснив ничего. Это было хуже всего.

… Время пробивает мозг, тяжестью, болью… Шел месяц, два, три … четыре. Я не звонил. Она не звонила. Кто-то говорил, что видел ее… с кем-то – мне наплевать. В сделал все, что мог. Я прощал тебя и ссоры, и обиды, и прошлое и настоящее. Но ты, обманув, не объяснив, ушла, когда у нас было все нормально. Этого я простить не мог и не хотел. Она подала на алименты, плевать.

… Однажды позвонила, прошло уже месяцев восемь. – Алло, это … Валя… – Какая… Валя… – Ты не узнаешь меня? – Нет, не узнаю. – А сына не вспоминаешь? Я молчал. Сердце холодное наполнилось слезами… Он растет… и и говорит мне – папа… – Ты сама этого добилась…


* * *

… Первый год особенно тяжело. Хотелось забыться, влюбиться … но разбитое сердце не так легко склеить…, она не из черепков и глины, оно – живое. Надо стараться делать вид, что все в порядке, что все нормально, что все прошло, а ее вырвать из сердца. А сын останется в моем сердце, маленьким белокурым мальчиком, который первое слово произнес – папа. Я боялся ехать к ним, видеться с ним, слезы капали из глаз, когда я вспоминал его, но я не хотел, чтобы они манипулировали им и мной, и потому сохранил тебя, Володя, лишь в своем сердце … Я виноват перед тобою, виноват, но знай, кем бы ты не вырос, Володя, я горжусь тобой и сохраняю в своем дыхании, в своем сердце любовь к тебе. Если, даже, будешь плохим человеком. Но ты не будешь, этот грех я взял на себя – отрекшись, когда тебя у меня украли … вырвав мне сердце, истоптав мою душу. Нет, я не остался без ног, Валя, хуже… я остался без сердца. А ты осталась как “кое-что из варьете”. Отец мой ходил к ним, виделся с внуком… Но что я мог поделать с собой, если я боялся причинить ему боль. Ему уже скоро девятнадцать… На следующий год будет двадцать. В двадцать я женился на Вале. В двадцать один – судьба подарила тебя мне, слышишь, мой сын?!! И если б я родился снова, то я бы опять пошел по этому пути… Я не раскаиваюсь никогда в том, что ты родился у меня, мой старший сын, Володя, и я люблю тебя так же, как и Томочку и Давида, Потому что вы трое – трое моих детей, и у каждого своя судьба, и вы все одной крови, где бы вы не были, помните это …


* * *

Со стороны Мариеты мы рассчитали, что будет человек пятнадцать, но приехало двадцать… И с нашей стороны столько же. Я сказал сестрам отца и ему на работе, но он так и не пришел. Пригласил и ребят с работы, Серегу с Асмик, его женой и матерью – тетей Ниной. Отец хоть не пришел, но помог с коньяком. Мариета сказала, что ее родные привезут сладости. А я купил все остальное. Мы как раз получили зарплату и Мариета отпускные, и сами все организовали. Помогла и мама. В двухкомнатной квартире с трудом всех разместили … Шашлыки вышли – что надо… Было очень весело… После десерта полагалось танцевать. Большинство молодых хотело веселиться, убрали пару столов. Я поставил современную музыку, потом – армянскую. После бесчисленных танцев и тостов голова кружится. Я никогда не завидовал жениху и невесте, все на тебя глазеют. Ты должен слушать, смущаться, стараться не пить, не есть… А невеста – тем более, наблюдает, как другие радуются. А что будет потом? Но мы то уже знали, что потом будет – все о’кей, и играли свою роль спокойно.

… Выпивали за всех присутствующих, потом – по очередности, за тех, кого нет уже с нами, за тётей и дядей, друзей и соседей. Вообщем, пили, пока водки хватало на всех, и вина с коньяком. Кто устал – прощались, говоря тосты напоследок. А близкие оставались помочь навести порядок. И снова в кругу самых близких и выдержанных продолжался пир. Вообщем, было весело. Утром стали ближе и роднее намного. Мама держалась молодцом, была радостная, но и немного грустна из-за отца, наверное. Мы решили расписаться в ЗАГСе. Расписались в Центральном Доме Молодежи. А вверху – дискотеки и бары, где часто бывал с подружками. В ЗАГСе сфотографировались, выпили шампанского. Тесть все оплатил – достойный человек. Потом пригласил всех нас к себе, где уже были накрыты столы. Золотое было время …

… С чего начинать писать, если не знаешь, с чего это началось? Чем закончится история, если не видно конца? Эта история могла произойти везде, где угодно, но только не со мной, но она все-таки произошла со мной… и происходит, пока что. Но мне нужен конец и начало этой истории, чтобы остаться жить таким, какой есть, а не таким, каким решил сделать меня режиссер. Был я в Чехии, был… Почему туда поехал – потому что я так решил или режиссер – какая разница? Нужно было лечить сына. Отдали паспорта – делать визы и деньги. Жили у мамы, полгода ждали… Визы не вышли … Решили ехать сами через Польшу или Словакию. Пытались два раза, в Словакию без виз не пускают. В Польшу – опять возврат. Уже хотели ехать нелегально, но что-то удержало. Решили вернуться – вернулись… Занялся торговлей. Сделал визы себе и Давиду в Чехию, а Мариета осталась присмотреть за мамой, дома.

… В январе 1998 года я зашел к Борику – соседу и другу, попрощаться. Он сказал, что хочет поехать в Америку поработать, и еще, что пишет какой-то сценарий… – Про что? – спросил я. – От самого сотворения и до наших дней… – сказал он. – “Каламбур какой-то” – подумал я.

… В Чехии, как и полагается, дал интервью и позвонил домой. – У меня все нормально, Давида обещали положить в больницу. Иногда подрабатываю, собираю долларов сто, посылаю семье … Неожиданно из-за несколько сот человек потеряли мой паспорт. Мак Дональд, как звали полицейского (Какое странное имя, еще подумал я), объяснил, что иностранная полиция потеряла паспорт, а обычная нашла и отправила в Ереван. – Ну тогда жена пускай и получит, – парировал я. И отправил жалобу телеграммой в Министерство Внутренних Дел Чехии.

… А сына положили в Брно на обследование. И тут позвонила Света, сестра моя, из Краснодара. – Мама умерла … Что-то оборвалось в душе. Позвонил домой, сказал Мариете, что потерял паспорт и выехать в Краснодар не смогу. Боль разрывала сердце… Справил поминки со своими соотечественниками, но с каждым днем было все тяжелее, без семьи, одному. Что-то окаменело в груди. До зимы кое как подрабатывал. Ребята из Армении обещали устроить работать в Фирму… Но так и не помогли… Многие беженцы перебирались в Австрию, и мне подсказали дорогу через границу, но я с больным сыном не решался … Не знаю почему, наверное потому-что без тебя, Мариета, не мог жить… В полиции сообщили, что нашли мой паспорт. Новый, 1999 год, встретили уныло. Мы в Чехии, вы – в Ереване… И я решил вернуться, продать все и, взяв отца с семьей, приехать снова.


* * *

… Мариета была беременна уже шесть месяцев и взяла декретный отпуск. Ходила на проверку тестом – сказали – девочка. Но какая разница, могут и ошибиться, я врачам не верил. Мариета дома, я на работе. Так спокойнее, когда жена дома. Жена должна не трудиться, а отдыхать, читать книги. Впрочем так думал я, а Мариета любила свою работу, была на хорошем счету. В шинном заводе составляла программу для ЭВМ, для автоматизации бухгалтерии. Мы тогда верили в жизнь, в надежду, счастье и любовь. Все это было с нами… – Помнишь, Мариета? – Помню, говоришь ты в моем сердце и улыбаешься … У тебя очаровательная улыбка … Хоть чаще грустишь. Грустишь? – Наверное, – отвечаешь ты. Я знаю, тебе грустно без меня, а мне без тебя – вдвойне. Понимаешь, дождаться и начать все сначала, как бы это не было трудно… – Потому что река времени течет только в одном направлении, только в море, где сливаются все реки, и в какое море мы с тобой попадем, я не знаю, но это будет здорово, иначе б не стоило бы жить. Мы должны добиться счастья для себя и своих детей – хоть счастье, в наших сердцах, в твоем и моем, и оно не ржавеет от времени. Просто оно спряталось поглубже, чтобы его не травмировали и не тревожили. Оно само расцветет, когда придет время. А это время – Бог даст нам, как дала Судьба нашу встречу и долгие, долгие годы любви. Просто нужна выдержка французского коньяка или армянского, чтобы дотянуться до счастья и, проснувшись, однажды утром в постели, друг с другом потянуться и сказать. – Какой я хороший сон сегодня видела… – А я приготовлю чашечку кофе тебе в постель и включу музыку… и буду ждать … Чего? … Не знаю … Может вдохновения… Может наслаждения… Ведь в ожидании вдвоем нету ничего плохого. Потому что так хорошо вдвоем. И лучше умереть с любовью, чем вообще не умирать. А если жить, то жить с молодым сердцем и до конца жизни, друг с другом…


* * *

… В Чехии на Азуле дали бесплатные билеты самолетом через Москву до Еревана. Хотел сдать билеты в Москве и доехать до Краснодара, но у Давида были приступы эпилепсии. После обследования в Брно сказали, что в голове небольшая опухоль и можно обойтись без операции, и назначили новые лекарства. Но все равно приступы продолжались. Я не мог выносить его страдания и одиночества без жены и родных. Было тяжело на душе, год пропал впустую, и дела не наладились. Оставались последние триста долларов, остатки от суммы за квартиру и торговли. Я решил найти любую работу в Ереване и не уезжать, пока не выедем вместе. Мариета встретила грустно, холодно, вернее, все это стало мне казаться … Приехали родственники, сочуствовали по поводу смерти мамы … Да и Давида вылечить не удалось… Мне было тяжело как никогда, с Мариетой поругались. Она говорит, – ты ищи работу, – я говорю – ты. Но оба знаем, что работы практически нет. Нашел другую, день поработал, приехала комиссия, сказали, – Пока не работайте, мы позвоним вам …

… Я злой, как так жить? Давиду на лекарства не заработаешь, может квартиру мамину продадим, уедем вместе в Чехию, в Австрию, какая разница? Марина мне, – Ты езжай один, я буду ждать… – Я устал один скитаться по свету. Устал, но выхода все равно нет… Перед отъездом в Венгрию, куда не нужны были визы, зашел к Борику занять денег. Он одолжил сто долларов. Перед уходом сказал, что собирается в Америку, работать вместе со своим сценарием… – А про что он: – спросил я. – Про то, что попадешь в Лабиринт и не выберешься, пока не отгадаешь все выходы. – А ради чего? – Ну, ради любви или … своей жены… – Глупости, жена и так ждет. А потом, если герой не захочет к жене? – Тогда останется в Лабиринте навсегда… А как бы ты этот фильм назвал: – спросил Борик. – Абстракция какая-то… Алиса в стране чудес… – усмехнулся я, надевая куртку. – А за миллион долларов ты бы согласился сыграть в Лабиринте? – спросил Борик шутя, и я шутя ответил. – И за два бы не согласился, – и попрощавшись вышел.



19



… Мы с Серегой были близкие друзья, самые близкие, какие могут быть друзья. Еще с детства, когда я ходил в третий или четвертый класс. Мы тогда жили в бараках, возле Кировского химкомбината. Впрочем я там и родился, улица Таманцинери 100. Домик был маленький, две смежные комнаты и коридор, а перед домом – маленький огород и сарай. В спальне было окно, которое выходило сбоку к соседям во двор, где жили сестры Анюта и Маргита, и Витя, на год младше меня, мой друг. Мы бегали по дворам с другими ребятишками, играли в мяч, и с девчонками в прятки. Лазили по мебельной фабрике и бетонному заводу, окружавших бараки. Бла там и военная часть, а напротив, через рельсы, пожарная часть, куда перебравшись через каменную ограду, мы лазили кушать тутовник. От бабушки я убегал с ребятами в военную часть, где знакомились с солдатами. Я смотрел на их автоматы и финки – стальные клинки. Бабушка Люба, мама моей мамы, меня очень любила и защищала меня, когда меня ругали. И отца я очень любил. Он пел в хоре, в народном ансамбле песни и пляски имени Татула. Был часто в командировках, приезжал с новыми большими чемоданами, в которых были новые сорочки и блестящие носки, которые покупали соседи. У отца все тело было в татуировках, тогда это было модно. С мамой они ругались, но я любил обоих. Он не хотел, чтобы мама училась, а мама училась на заочном, в Москве, в железнодорожном, а потом – в Политехническом в Ереване … Мама оставила меня у бабушки с дедушкой, а сама поехала сдавать экзамены в Москву. Я тогда ходил в детский сад с бабушкой. Детский сад находился на пригорке через остановку. Мы поднимались по лестнице и дальше шли по краю. Отец и мать были тогда в ссоре, но я, увидев, узнал отца, когда он позвал, – Гарик, Гарик. Я побежал и покатился вниз по пригорку, сломав себе ногу. Потому бабушки осталась фотография, где мама подъехала в поезде, с протянутыми руками ко мне и не знает, что у меня нога в гипсе. Впрочем я поломал ногу еще раз. Саша, мой друг, обмотал меня проволокой и дернул, и я упал, сломав ногу у себя во дворе. Когда родилась сестричка Света, в больнице, я жил у бабушки и скучал по ним. А когда привезли ее к нам, обмотанную в пеленки, я плакал вместе с ней и спрашивал: – А почему она плачет?…

… Но когда она подросла, мама ее все время защищала, а мне было обидно. Ссоры из-за денег участились, и отец бросил петь и устроился на завод “Пластик”. С работы он часто приносил пластмассовые чашки, кувшины. Однажды взял меня на работу покушать в столовой и искупаться в бане. Обычно в баню мы ходили с ребятами на бетонный или шинный завод, в субботу или в воскресенье. Мы с мальчишками иногда подсматривали в дырочки, когда купались там женщины. Не знаю, хорошо это было или плохо – но это было интересно. Подрастая, я очень много стал читать, благодаря маме: она говорила, – Вместо того, чтобы бегать, читай книги, а то спутаешься с хулиганами… Район, что говорить, был блатной, воровали все, что не так лежит или почти все, хоть в нашей семье это не практиковалось. Но бабушка повторяла часто, – в тюрьму попадещь – всю жизнь себе испортишь. Но мы с детворой часто цеплялись за грузовики и крали с них арбузы, потому что коллектив был такой, и это было нормально.

Книги открывали лицо воображению, а воображение искало в жизни идеал и делало сердце еще более чувствительным … и одиноким. И в дружбе я пытался найти то, что искал потом в любви искренность, преданность и взаимность….

… Первая любовь, какая она – сексуальное это влечение или духовное?… И что было в жизни важнее – секс, дружба или любовь? Не знаю, мне хотелось всего, и чтобы это была Она. Я верил в любовь, ошибался, снова верил, потом понял одно – любовь может быть только взаимной, а если ее нет? Тогда глупо не ожидать ее … Надо быть оптимистом… Оптимизм – девиз жизни. Пессимизм – правда жизни.

… Но кому нужна правда, если она убивает жизнь? Мне милее ложь, как и умирающему от рака яд, чтобы прекратить мучения. Потому что мучение стирает наслаждение. А все прекрасное, что есть в жизни – это пережитые мгновения счастья. Пусть мы ошибались, дерзали, но находили взаимность, а это и есть любовь. Когда тебе верили, как ты веришь им, этим глазам. Неважно, солгут они потом или обманут, важно, что ты верен был им, оставаясь таким, каким ты есть, и не предал никого … Даже когда предавали любимые глаза. Даже когда ненависть возгоралась в них… Они манили, потом бросали и уходили, возвращаясь снова, моля о пощаде. Ты прощал их и оставался один, одному легче. Что легче? Не знаю … Поверить … в любовь снова, и может в последний раз и навсегда, до самой смерти? …А ложь и смерть не смогут разорвать узы настоящей любви, потому что любовь – есть Бог, а любовь есть в каждом человеческом сердце, только надо уметь заглянуть в него, в его глубину … И открыть ключиком этот замочек, и не поломать ни ключ, ни замок …

… Я выехал из Армении в день своего сороколетия. На душе было грустно как никогда, я боялся заехать в Краснодар, на могилу моей мамы… не знаю почему … Что-то сдерживало меня, какой-то необъяснимый страх … Наверное, что ее больше нет, и я никогда не увижу ее живой. Я просил перед Чехией отца не брать маму с собой в Краснодар, а он все-таки повез ее … Я не хотел никого, ничего видеть, пока не утихнет моя боль и пока не налажу свои дела … и я проехал мимо Краснодара. Поехал в Венгрию, словно парализованный судьбой.

… В Будапеште огромный крытый вокзал. В Информации понимали по-русски и подсказали, как доехать до другого вокзала, чтобы пересесть на поезд в Дебрецен, где находился лагерь беженцев. Уже стемнело. Проехав бесплатно в трамвае, я добрался до этого вокзала. Купил билет. Поезд через три часа. Присел на лавочку. Слышу русскую речь: на соседней скамейке говорили женщина с девушкой. – Где бы кофе выпить? – спрашивает. – Внизу есть кафе, – подсказал я. – Там и бутерброды и кофе, можете сходить. – Мы с вещами, неудобно… – Ну пойдемте кто-нибудь со мной, я вам покажу … Попутчица молодая встает, и тут я разглядел ее. Фигура – ничего, высокая, волосы светлые, лицо круглое. – Вы откуда? – спросил я. Ее. – Из Литвы. Еду в Италию… – А я из Еревана, а это твоя мама? – Нет, женщина из Хорватии домой, в Россию едет. К сыну в гости ездила, а там бомбежка … возвращается назад. – А в Италии уже были? – Один раз была, год назад, депортировали. – Тогда зря едете, – говорю, – если депортировали, то занесли в компьютер и не пропустят, назад вернут. – А что делать? – Поехали со мной в лагерь беженцев, все ж лучше, чем ничего. – Она думала, думала. – На всякий случай адрес оставьте мне, может пригодится… Мы выпили кофе в кафэ и принесли женщине. Она тоже поддержала. – Езжай в лагерь, если не выйдет… Девушку из Литвы звали Гетрия, но через минуту я забыл, впервые слышал такое странное имя. Чуть глупенькие глаза, пухленькие щечки, а остальное показала потом …


* * *

… С матерью у отца отношения стали натянутые. Мать работала, приходила усталая, готовила кушать. Отец где-то пропадал на машине, говорил, что подрабатывает, однако денег что-то приносил мало. Говорил, – машина портится … Сестра Света окончила школу. Поступила в педагогический институт, на отделение дефектологии. Их факультет должен был учиться в Москве. Справили вечеринку. Проводили, уехала учиться. Прошло несколько месяцев. Мама почему-то была сердитая. Плакала. – Что случилось? – Ничего. – Оказывается … соседи сказали, что отец ходит к какой-то женщине через дом, у которой муж умер и трое детей. – Да не может быть, наврали наверное соседи… – Я сама видела их в его машине … а как я или ты попросим – то времени нету, то бензина. – Успокойся, я сам поговорю с ним. Мама сказала, – Нет, я сама … Вечером они поругались. Отец орал, – Тебя еще не хватало, где хочу, там и бываю. – Хотя бы соседей постеснялся, детей. – Да пошли вы … надоели все. – Я вмешался, – какого черта дурачишь, или живи там или здесь. – Это не твое дело, сам бросил свою семью…

… Вообщем еще несколько дней продолжалось. Поспит, приходит, поест и уходит. Все были нервные … бабушка плакала. Приехал двоюродный брат мамы Юра, поругался с отцом. Ничего не помогло, он хотел и тут и там…

… Ночью, после ссоры, отец ушел, мама не закрыла дверь, а я встал, закрыл и не вынул ключ. И все не мог заснуть, если постучит – открою. В два часа ночи раздались шаги отца, я мог их узнать из тысячи. Он просунул ключ – ключ не зашел. Повернулся, ушел, не постучал. Утром маме сказал. – Я ночью не пустил его, пусть идет там живет. Раз не хочет – пусть будет так. – Мама молчала, потом заплакала. – Бросил семью … ради чужих детей … Любит, говорит, но какая любовь. Деньги его нужны ей, а не любовь. Деньги кончатся и выбросит на улицу, так ему и надо будет… – Успокойся, может одумается.

… Как работать теперь с ним, смотреть в глаза, делать вид, что все нормально, хотя в душе боль …


* * *

… – Мариета, я ухом прислонился к твоему животу … Я слышал его, он топнул ножкой, мой и твой ребенок. – Наш ребенок. Мы уже решили, что если будет девочка, назовем Тамарой, как мою маму. Если мальчик – не решили пока. Схватки как-то у тебя начались сразу. Сначала один раз, потом через полчаса и минут через десять … Ты говоришь, – Не спеши … еще рано звонить. Но я минут через десять позвонил. Я поехал с тобой. В больнице сказали. – Наверх нельзя. Жду внизу. Через час вышли медсестры радостные. Магарыч сделал. Сказали девочка. Поехал радостный домой. Приехал Варик, брат Мариеты, отметили с ним. Собрал передачу и поехал к тебе. Ты, бледная, сверху смотришь на меня … Я кричу что-то … Ты показала комочек – нашу дочь. – Я назову ее Томой, – крикнул я. Ты радостно улыбаешься.

… Поехал к тестю, с ним выпили. Сообщил ее сестрам – они поехали к Мариете. Дома выспался. Надо на работу – магарыч друзьям. Зашел в гараж, сказал и отцу.


* * *

… За тобой поехали с мамой на Юриной машине. Мама прижала Томочку к себе. А мы с тобой сидели сзади. Приехали домой. – Больше не буду рожать, – говоришь ты. – Это такая мука. – Пока не родишь сына, не отстану… – А если будет дочь? – Во что веришь, то и будет… – Начал ей доказывать, что в одной книжке прочитал, что раньше, перед войной, когда народ знал о ней, рождались почти все мальчики, значит возможно: во что веришь, то и будет.


* * *

… Что мне нравилось в тесте – что он и на похоронах, и на свадьбе любил произносить торжественные тосты, ровным голосом, как оратор. Почти везде, где бывает, исполняет роль тамады. Его слушают люди, едят, он снова выпьет и говорит. Полная противоположность мне – я не люблю много говорить. И вообще, шумные веселья не люблю. Смысл моей жизни – Ты и Я, остальное – быстротечно …


* * *

… Бабушка Люба за дедушкой смотрела больше пятнадцати лет – как парализовало. Весь скрученный был. Потом понемногу стал вставать, ходить сам, опираясь на костыли. Иногда спускался во дворик, посидеть на лавочке, поругать детвору … Иногда с ним сидели на балконе, и он рассказывал мне, каким был воякой.

… Деда я любил, в детстве он водил меня гулять с собой. Себе покупал пиво, а мне – мороженое. Я купался в бассейне перед химкомбинатом, где собиралась детвора. Счастливое детство не омрачало даже пыль и газ химкомбината, от которых слезились глаза … И взрывы, от которых вылетали окна, и небо заливалось заревом пожара. Мы бежали с ребятами к химкомбинату и смотрели, как подъезжали пожарные машины. Пожарники разматывали шланги, и пенящая струя боролась с огнем. Он колыхал неукротимо и его с трудом удавалось потушить, а иногда снова раздавались взрывы. Гибли пожарники, рабочие, раненых вывозили машины скорой помощи и обратно неслись назад …

… Жизнь наша – на что она похожа? На кино может быть? Каждый день – это кадр пленки, который неясен нам, так как ночь прерывает его, потом в проекторе все сливается в одну движущуюся линию и лишь в конце фильма постигаешь его суть, глубину, гениальность, быть может…


* * *

… Я ехал в Дебрецен и вспоминал Мариету – как она изменилась и охладела ко мне. Каждый день проводила со своей подругой Лилей и не спала со мной в одной кровати … И в комнате не было нигде фотографии мамы в черной рамке.

А перед отъездом сказала. – Спи с кем хочешь, только деньги домой присылай. Тяжело на душе также от того, что не побывал на могиле мамы… Вот и Дебрецен, чем-то напоминает Словакию, чисто, спокойно. двое ребят молодых, лет двадцати пяти, Айк и Алик. Познакомились. А еще девушка Ира и молдаванин Сергей. Достали вина, выпили … Я вспомнил про девушку Гетрию. Как она? Доехала до Италии?

… Через несколько дней я дал интервью в полиции. Странно, в Венгрии полицейскую женщину звали Тропик, а в Чехии – Макдональдс. Прямо экзотика какая-то. В вошел во двор, когда увидел тебя, Гетрия. Ты шла с полицейским в карантин. Я за ней. – Привет! – Привет… – глядит испуганно. – Меня с Кроватии и высадили. “С какой кровати?” – думаю. Оказалось, в Хорватии ее высадили, транзит визы не было … и без денег добралась сюда. Вспомнила про адрес, что ей дал.

… Айк появился с Аликом. – Видел новую девушку? – Видел, она моя знакомая. – Познакомишь?…

… Ее поселили рядом с девушками югославками. Какая ты была, Гетрия Покиннайте? С внешней стороны – все о’кей, немного нервная, немного перепуганная, немножко психованная, немного веселая … всего понемножку от женщин, с которыми раньше встречался … Мы подружились. Ходили в столовую вместе, гуляли вместе. Сначала редко, потом немножко чаще. Вообщем, через несколько дней стали друзьями … Я по-дружески предложил – как освободится маленькая комнатка, давай вдвоем займем, хоть будет веселее… Она согласилась …

… Дьявол непобедим – я усмехнулся. Но дьявол не есть создание Божье? Он же Его заблудший сын…

… Нет, в вспомнил, по-моему ты, Гетрия, вышла, чтобы проводить меня, и я отдал тебе ключи. Потом просто оглянулся … Странно, окно, в которое обычно мы лазили в огород, было забито досками. Плохая примета, Придется через другие ворота лезть. – Я знаю где, – сказал Айк Алику. – Пошли … Дошли в дальний конец лагеря, оглянулись – никого. Я говорю. – Полезу, а вы за мной. Айк доской приподнял колючую проволоку, которая проходила по всему бетонному забору, вокруг лагеря, и я пролез под нее. – Давай авоську, – крикнул я Алику, лежа на стене. Он подал мне авоську, я просунул ее под проволокой и спрыгнул на асфальт. – Давайте быстрей, – крикнул я им … Машина выехала из-за угла – полицейская машина. – Не прыгайте! – крикнул я в воздух, по-армянски. Они за стеной затихли. Машина дала задний ход. Вышли полицейские, что-то спросили. – “Мунка” – говорю, – Работа. – Показал пакет, в нем консервы, трико … Они позвонили куда-то из машины. Отпустили. Машина уехала. – Странно, – подумал я, – не в полицию, не в лагерь, а отпустили. Крикнул ребятам, – Лезьте. – Алик перелез. – А Айк? – Пошел через проходную. Мы пошли на остановку. – Айк продет провожать, – сказал Алик. – С венгеркой, своей подругой… – Подождем лучше их на вокзале, они сами приедут туда. – На вокзале купили билеты до Будапешта и присели на лавочку. Приехал Айк с подругой и фотоаппаратом. Сфотографировались …

… Я так и не успел изучить венгерский, как Айк. Вспомнил почему-то площадь, оттуда ходил звонить Мариете. Был у них – праздник наверное … Одетые в черные костюмы молодые люди с сотовыми телефонами, суетились перед площадью, ожидая кого-то. Было в них что-то театральное, словно акт из какой-то пьесы … без главного героя. Да и Вестерн Юнион что-то тянул с переводом денег…, а камера наблюдала за нами, пока я с Аликом ожидали, а девушка-телефонистка не могла соединиться с Арменией Европа все-таки… В конце длинной улицы разыскал лагерь беженцев – в бывшей советской военной части, огороженной стеной. Приняли. Отвели в карантин. У ребят из Югославии спрашиваю. – А с Армении есть беженцы? – Есть … есть … Позвали. Пришли двое ребят молодых, лет двадцати пяти, Айк и Алик. Познакомились. А еще девушка Ира и молдаванин Сергей. Достали вина, выпили … Я вспомнил про девушку Гетрию. Как она? Доехала до Италии? … Через несколько дней я дал интервью в полиции. Странно, в Венгрии полицейскую женщину звали Тропик, а в Чехии – Макдональдс. Прямо экзотика какая-то. В вошел во двор, когда увидел тебя, Гетрия. Ты шла с полицейским в карантин. Я за ней. – Привет! – Привет… – глядит испуганно. – Меня с Кроватии и высадили. “С какой кровати?” – думаю. Оказалось, в Хорватии ее высадили, транзит визы не было … и без денег добралась сюда. Вспомнила про адрес, что ей дал. … Айк появился с Аликом. – Видел новую девушку? – Видел, она моя знакомая. – Познакомишь?…

… Ее поселили рядом с девушками югославками. Какая ты была, Гетрия Покиннайте? С внешней стороны – все о’кей, немного нервная, немного перепугання, немножко психованная, немного веселая … всего понемножку от женщин, с которыми раньше встречался … Мы подружились. Ходили в столовую вместе, гуляли вместе. Сначала редко, потом немножко чаще. Вообщем, через несколько дней стали друзьями … Я по-дружески предложил – как освободится маленькая комнатка, давай вдвоем займем, хоть будет веселее… Она согласилась …

… Дьявол непобедим – я усмехнулся. Но дзявол не есть создание Божье? Он же Его заблудший сын…

… Нет, в вспомнил, по-моему ты, Гетрия, вышла, чтобы проводить меня, и я отдал тебе ключи. Потом просто оглянулся … Странно, окно, в которое обычно мы лазили в огород, было забито досками. Плохая примета, Придется через другие ворота лезть. – Я знаю где, – сказал Айк Алику. – Пошли … Дошли в дальний конец лагеря, оглянулись – никого. Я говорю. – Полезу, а вы за мной. Айк доской проподнял колючую проволоку, которая проходила по всему бетонному забору, вокруг лагеря, и я пролез под нее. – Давай авоську, – крикнул я Алику, лежа на стене. Он подал мне авоську, я просунул ее под проволокой и спрыгнул на асфальт. – Давайте быстрей, – крикнул я им … Машина выехала из-за угла – полицейская машина. – Не прыгайте! – крикнул я в воздух, по армянски. Они за стеной затихли. Машина дала задний ход. Вышли полицейские, что-то спросили. – “Мунка” – говорю, – Работа. – Показал пакет, в нем консервы, трико … Они позвонили куда-то из машины. Отпустили. Машина уехала. – Странно, – подумал я, – не в полицю, не в лагерь, а отпустили. Крикнул ребятам, – Лезьте. – Алик перелез. – А Айк? – Пошел через проходную. Мы пошли на остановку. – Айк продет провожать, – сказал Алик. – С венгеркой, своей подругой… – Подождем лучше их на вокзале, они сами приедут туда. – На вокзале купили билеты до Будапешта и присели на лавочку. Приехал Айк с подругой и фотоаппаратом. Сфотографировались …

… Я так и не успел изучить венгерский, как Айк. Вспомнил почему-то площадь, оттуда ходил звонить Мариете. Был у них – праздник наверное … Одетые в черные костюмы молодые люди с сотовыми телефонами, суетились перед площадью, ожидая кого-то. Было в них что-то театральное, словно акт из какой-то пьесы … без главного героя. Да и Вестерн Юнион что-то тянул с переводом денег…, а камера наблюдала за нами, пока я с Аликом ожидали, а девушка-телефонистка не могла соединиться с Арменией…


* * *

… Что можно сказать о первых сексуальных влечениях? … С чего они начались? Когда мальчишками, собравшись в круг, показывали друг другу свои члены? Сжимая руками, чтобы выросли побольше? Как утверждали более старшие мальчики. Или с рассказов, как трахаются взрослые? А может с подглядывания в бане за голыми женщинами? Или когда соседские девочки снимали свои трусики и показывали, что у них между ногами, а мы – им? Или стискивания их за попки, в невинных играх в прятки… Это влечение к девочкам и чтение книг преобладало над всеми моими желаниями, и даже в школе я учился плохо, было неинтересно. С детства увлекался приключенческой литературой, фантастикой и историческими романами, потом перешел на Мопассана и Бальзака … Шло время. Советские пионеры маршировали по улицам. Комсомольцы-отличники и отличницы получали пятерки по физкультуре, а Гоги, наш пионервожатый, маленький взрослый мужик, в пионерском галстуке, застукал нас с Ритой, когда мы разглядывали игральные карты с фотографиями голых женщин. Разразился скандал, вызвали родителей, а меня не приняли в пионеры. Это меня не огорчило. Гоги карты отобрал и оставил себе.

… Спортом занимался, вернее пытался заняться несколько раз. Сначала плаванием, где познакомился с Сергеем. Он, в отличие от меня, был “чистым” армянином, и мать, и отец – армяне, но знал только русский. Он приехал из Грозного. Он собирал марки, и я тоже. Я его пригласил к себе на день рождения домой. Потом он – на свой день рождения. Он жил только с матерью. Мы долго не виделись, поссорились из-за ерунды. Встретились только, когда он отслужил в армии. А меня комиссовали по болезни. В классе сдружились я, Гена и Роберт.

… Однажды приехали ко мне в бараки подглядывать в бани. Один стоял возле входа, а двое по очереди подглядывали… в дырочки… в дверях. Генка осторожно выдавил бумажку и прильнул к дырке. – Ух… какие … телки… – Я прильнул тоже. Две молодые девушки вытирались после душа … между грудей … между ног … Они были прекрасны. Красивые тела … Генка от возбуждения крикнул. – Мать … вашу … какие… – Послышались где-то шаги. – Сторож наверное. Мы бросились в рассыпную. Перед глазами остались эти обнаженные тела … От чего сердце так учащенно бьется, когда подглядываешь, наблюдаешь или влюблен? Играя в прятки, я заглянул в чужое окно – женщина мыла ноги, и обнаженные бедра возбудили меня.


* * *

… Отец отправился на заработки в Россию, в Пензенскую область, а летом я, Света и мама поехали к нему в деревню. С местной детворой я быстро сдружился, ходили купаться на речку. Там много было девчат. Прижимались, смеялись… Ходили вечером в клуб на танцы … Без танцев – Россия не Россия…

… На танцах познакомился с одной девушкой – Леной, русской из Баку. Проводил ее до дома, обняв за талию. Поцеловал в губы. Вот все, что осталось в памяти о первом поцелуе.


* * *

… У одного профессора, в книжке “Жизнь после смерти”, прочел, что многие, испытавшие клиническую смерть, видели одни и те же видения. Что тело остается без души – они видели тело свое извне … и летели по тоннелю к светящемуся существу. Это существо поясняло им, что в жизни сделали не так … Они видели свою жизнь по кадрам, от начала до конца… Для чего? Может, если станут мудрее – в новой жизни исправят свои предыдущие грехи…? Не знаю… Ведь родившись, ты – новое мышление в новой среде … И любишь кого-то другого. Может найдешь ту, которую не успел найти в предыдущей жизни? А найдя, узнаешь ее… или пройдешь снова мимо. Как может, не однажды, проходили мимо друг друга, я и Мариета … Мы искали себя сквозь время … и нашли, а может еще нет? …Ты не говоришь часто “люблю”, почему не знаю тебя? … Нет… знаю … Ты любишь меня … Тогда почему ты молчишь?.. – Ты забыл, что я уже говорила тебе… – Да, забыл… – Ты не оценил этого слова. – Но разве любовь требует оценки? – Это ты сказала или я? – Ты была не такая, как всегда, когда я приехал из Чехии, год разлуки изменил тебя. Ты стала холодной. Ты играла роль. – А как я играла? – Не хочешь спросить, как я догадался? – Нет, не хочу… – А то бы я тебе сказал… Что охают душой и телом, а не ртом. – И тебе не провести меня …


* * *

… Но тогда я этого не знал … Чего не знал? Что у меня родится сын. Предполагал, надеялся, ждал … Бабушка говорит, – внучека увижу, умру… – Куда ты спешишь, бабуля… – Одной скучно, дед уже несколько лет как умер… – Переходи к нам. – Да я вас теснить буду. – Не будешь. – Нет, пока не хочу. …Кто-то нагадал нам. – Будет сын. – Как назовем? – спрашивает Мариета. – Не знаю … лучше не загадывать. – А если девочка? – Сама назовешь. – Родился сын. Я был рад, как никогда, решили назвать Давидом, в честь отца бабушки Любы, своего прадеда, который воевал еще в войне России против турок, в Армении. Он приезжал к нам в гости, когда мне было лет шесть, и я помню его добродушное лицо.

… Давид родился смуглым. Загоревшим, шутили мы…


* * *

… Мы поселились с Гетрией вместе, в освободившейся маленькой комнатке, без окон, но с дверьми… Ты потеряла свои джинсы, после стирки… или их украли… и я дал тебе свои рейтузы. Я делаю тебе массаж, потрясающий массаж, а пальцы скользят тебе под трусики, но ты дико орешь. – Не надо… – Ты что, больная?! Молчит. Снова пытаюсь – снова кричит. Надоедает. – “Нет, определенно у тебя не все в порядке”… Делаем вид, что ссоримся, но утром – снова дружба. У нее пропадает с каждым днем аппетит. – Если б занимались сексом, был бы и аппетит. – Она молчит. “Дурацкий характер”… Мы расстелили одеяло под деревьями, на солнышке. Весна, апрель… Гетрия села, я прилег … Люблю на траве лежать… Снял обувь …

– А почему один приехал? – Да жена не захотела дом продавать, а работы нет, вот и пришлось одному. Скорей бы работу найти, семье деньги выслать надо … А у вас в Литве как? – Легче, чем у вас, и безвизовый режим, сделали во все страны мира … почти. – Расскажи про себя, любила кого-нибудь? – С матерью в шестнадцать лет я поругалась … Был у меня парень, напились с ним. Трахнул меня… Я не хотела, была до него девушкой. Он повалил меня, а я была пьяная … Под руку мне попалось острое стекло, я порезала его. Прибежала домой, вся блузка в крови, ничего не помню … Мать плачет, отвела меня к психиатру … Я поссорилась с ней и уехала в Каунас, поступила на заочный, в институт. Изучаю итальянский. У подруг фирма – девочки по вызову. После перестройки – свобода проституции… Подруги из Белоруссии, девушек провозили через границу в Литву, нелегально. А я присматривала за ними. Если кто скандалил, я порядок наводила. Однажды вызвали – приехала. Мужики пьяные, без штанов, девки орут. Всех выгнала, с девками поругалась. А одна девушка в окно выбросилась. Насмерть. Следствие началось. Я уехала в Италию и вот приехала … Мать денег вышлет – уеду, друзья заждались. – А в Италии была уже? – Да, два раза. – Один раз поехала с фирмой в Швейцарию, работать в баре ночном, танцовщицей. Мы должны были привлекать клиентов, а они покупали шампанское, танцевали с нами. Паспорта находились у хозяйки. Однажды с хозяйкой поругалась, плюнула на контракт и деньги и, забрав чемодан, пошла через границу пьяная, в Италию. Пограничник молодой. – Ты куда? – Я махнула, – Туда – и пошла… Пьяной море по колено …

… В Италии сидела на лавочке, не знала куда идти. Одна женщина пригласила к себе, я у нее пожила с месяц. Сын ее за мной ухаживал, но я перешла от них к его другу, работать … в пиццерии, официанткой. Однажды друзья, пьяные, стали приставать ко мне, хотели трахнуться. Я пошла в полицию и заявила, что они меня хотели изнасиловать. Хотела деньги с них содрать. Даже в газете местной про это напечатали. Потом та женщина пришла, ее сын тоже был среди них, и попросила, чтобы я взяла заявление назад. Я забрала, меня депортировали … Вот такая история. Подошла Ира, которая живет с молдаванином. – Ну как? – спрашивает. – Молодожены… – Никак, – говорю, – Гетрии нельзя … она девочка… Ира смеется …


* * *

В Будапеште пешком дошли до автостанции. Автобус через Гер до границы был в 19 часов. В запасе часа три оставалось. – Пошли в парк, – говорю Алику, – там отдохнем, а то здесь проверить могут. – Обходим автовокзал. На перекрестке полицейский скользнул взглядом по мне. Мы завернули за угол, в парк. – Давай присядем. – За нами какой-то парень идет, – сказал Алик. Пошли в дальний конец … Сели на лавочку. Рядом девушка с парнем целуются… – Шлюха, – выругался Алик. – Почему? – При людях целуются… – Ну и что, трахнуться надо ж, где-то? …


* * *

… По мере того, как подъезжали к границе, появились шлюхи на дорогах. Особенно около Гера. Одна с голой жопой, в узких трусиках, за ней еще две… – Что за городок, – говорю, – как в кино … Странно, ни одна машина не останавливалась, а телки – что надо… – А в Австрии, наверное, что творится… – мелькнула мысль. Мы подъезжали к автовокзалу. Мелькнула развилка дорог. Трафарет – Райко – в бок вправо. Женщина сошла. Надо было за ней. Мы не успели. Подъехали к автовокзалу. – Здесь может быть полиция, обойдем лучше и вправо, в проулок. Идем по длинной улочке. На всякий случай спросил у молодого парня. – Где автобам на Райко? – Он показал рукой. Значит правильно идем. Мы шли, прячась в тенях деревьев по тротуару. Улица длинная, казалось не будет конца. Прошли гостиницу – небольшой полукруг. Мост. Вот речка, – говорю, – но не та. – Вон “Райко” – налево – переходим наконец еще мостик. Последние дома кончаются. За поворотом дорога. Автотрасса в Райко … Где-то мчится электричка, это в Словакию. – Нам налево, – говорю, – через это поле, а там дальше должен быть канал. Он выведет нас в Австрию. Главное – быстро углубиться в поле … Побежали, пробивая зеленые колосья. Они были мокрые, и мы промокли. Где-то на середине поля остановились. Кроссовки в земле. – Давай здесь переоденемся. – Я снял брюки, надел трико. И Алик переоделся. Выжали носки. Одел снова кроссовки. – Ну что, с Богом? – С Богом. – Побежали дальше. В темноте виднелась полоска леса. Где-то послышался звук мотоцикла, затих. Мы шли сквозь колосья, пересекая поле наискосок, пока не появился канал, а он должен был вести в Австрию. А там найдем железную дорогу, и до Вены километров пятьдесят. Мы идем по берегу канала, он не широкий, метров шесть. Но наверное глубокий … Где-то по карте его пересекала дорога, а значит будет мост … Мы шли по траве, продвигаясь все глубже и глубже, в неизвестность, а огни редких машин удалялись вправо … Все больше темнело. Впереди странный силуэт – камень, наверное. Неожиданно кто-то из-под ног выскочил. – Аааа, – раздался выкрик. – Мать твою… – заорали мы … от страха. Старик в кожаной куртке. – Кто вы? – Словакия где? – спрашиваю. – Он показал рукой. – А Австрия? – Он махнул рукой по каналу. – Семь километров… – Раздался странный треск. – Тик … Тик… – потом – Тик … Тик … Тик… – и снова, – Тик … Тик… – Значит правильно идем, – мелькнула мысль. – Словно старика я где-то видел уже и всю эту историю тоже… – Во сне…? Мотоцикл был виден в кустах, видно я его принял за камень. Что-то во мне изменилось, какой-то неясный страх закрался в сердце, перед чем-то необъяснимым и странным. Но перед чем? Я не мог этого понять. По-дружески похлопал старика по плечу и мы пошли дальше. Почему-то вспомнились полицейские, которые отпустили, шлюхи на дорогах … старик-рыбак, который в 22 часа ночи указал нам путь в Австрию …


* * *

… Когда сломали наши бараки, все радовались, получая новые квартиры. Отец был на целине в Казахстане, но мы получили в Аэрации, недалеко от деревни, где был его родительский дом, как хотел отец. Бабушке с парализованным дедом дали однокомнатную, на одной площадке с нашей двухкомнатной квартирой. Было хорошо и плохо – почти все друзья детства разъехались в разные концы, но судьбу не изменишь. В Аэрации все были с разных районов … В Ереване все население, в глазах молодежи, разделялось на современную и несовременную. Современная молодежь хипповала в центре города в районе кинотеатра Наири, в барах и кафе, проще говоря – богема Еревана … А окраины города были блатными. Считалось престижным отсидеть срок, воровать … Боже упаси пройти одной девушке в незнакомом районе – приставали на каждом углу … Но время все лечит …

… Население дурачили пропагандой о коммунизме. Милиции боялись, КГБ – тоже, Ленина и Сталина – уже не очень. О Брежневе пока молчали. Говорили в полутонах анекдоты на кухне, или свободно, в баре – кто как … На парад шли как на великий праздник, с флажками и плакатами. Все передовики. У нас самое, самое общество. У нас нет проституции, хотя трахнуться было проще простого. У нас нет казино, хотя за не заплаченный проигрыш могли изнасиловать или убить. Импорт нам не нужен – только в Березках, или из-под полы. Джинсы стоили рублей двести, триста. Пластинки “Битлз” и “Лед Зепелин” – по сто рублей.

… Когда Брежнева хоронили, то гроб грохнулся с такой силой, что и в Ереване по телевизору было слышно. Дальше был Черненко – год прожил или два. Пришел Андропов – перепугал всех сталинскими манерами. Тоже уснул навсегда. И наконец – Горбачев. Начал хорошо, кончил Ельцин – плохо… Противостояние – противовеса. А время не лечит, а калечит, как заметил когда-то Высоцкий …

… В Москве я с Мариетой были у него на кладбище … Цветы – их было много на его могиле, не так много, как при его жизни, когда они так были нужны ему … Тогда бы он и не умер бы так скоро… – Когда есть поэзия, – заметил кто-то, – ее не замечают, а когда нет – без нее задыхаются …


* * *

… Вачика, брата Мариеты, взяли в армию, служить в Подмосковье. Проводили. Поплакали сестры. Проводы справили у тестя. На каникулы приехала Света из Москвы. Радость. Обрадовалась и Света детям. А с отцом не разговаривала. – Ой, как я по тебе соскучилась, – плакала мама, прижав ее к себе. – Ничего, мамуля, немного осталось, закончу – приеду, никуда от тебя не уеду… – Тесть попросил письмо отвезти Вачику, и посылку. Проводили Свету, и снова мама и бабушка плачут.


* * *

… Вечером меня с Гетрией пригласила Ира к себе. Купили вина, принесли магнитофон. Меня и Гетрию уговорили потанцевать. Танцуем. Пришел сосед Иры, румын. Пригласил Гетрию на танец. – Можно? – спрашивает меня. – Танцуй, жалко, что ли? – Они болтают, румынский похож на итальянский. Румын ушел, жена позвала. – Ты что не танцуешь? – спрашивает Гетрия. – Голова болит, неохота. – Приляжь, – говорит Ира, с Гетрией оставайтесь у нас. – Я прилег. Задремал. Все разошлись. Гетрия где-то шляется. Пришла часа через два. Легла рядом. Ночью слышим, как Ира с Сергеем трахаются. “Секс по телефону”. Засыпаем. Трое беженцев, турки, опять пытались добраться до границы Австрии. Поймали, опять вернули в лагерь. С Аликом договорились, что если не найдем работу, то через неделю попробуем и мы. Алик тоже хотел в Австрию или Словакию. Мы с Гетриен поселились в отдельную комнату, карантин кончился. Вечером Ира зашла к Гетрии. – Пошли, посидим у нас. Ты весь день одна. – Пошла. – Я скоро, – сказала Гетрия. Часа два ночи – нету. Не спится. Под утро пришла. – Где была? – Гуляла. – Мы же договорились. – Молчит. – Ты не муж мне. – Ну и что? – Мне на работу утром, а тут – не спи, жди тебя. … Вечером снова ушла с Ирой. Ночью, часа в два, пришла пьяная с Ирой. Перед дверью говорю, – забирай свои вещи и проваливай. – Я сама пришла за ними. – Ну и хорошо … уходи. – Утром пошел на стройку, работы не было. Навстречу Айк идет. – А подружка где? – В заднице, – говорю. – Поссорились, у Сереги, наверное…


* * *

… Мы шли и шли, продвигаясь вдоль канала … Из травы, из-под ног выпорхнула птица. Сердце забилось. Потом через пять минут вторая. – Страшно? – спрашивает Алик. – Нет… иди ты впереди, – говорю я. Когда из-под его ног выпорхнула, он тоже шарахается. – А ты чего? – Она была больше. – Они все здоровые, утки, наверное, – но больше это напоминало фильм. Канал стал заворачивать вправо, берег стал ниже, А значит – мельче канал, мелькнула мысль. Справа темнота, темные поля … Ни машин, ни огней уже не видно. Слева, Боже мой, слева над каналом, по ту сторону берега, появились приграничные столбы и проволоки, она тянулась параллельно берегу канала, дальше вглубь, в Австрию. Мелькнула мысль. – Не лучше перейти реку и идти по той стороне…? Ведь тот старик мог нас заложить и нас перехватят. Ведь мы идем по его подсказке. Справа, вдалеке, лес примыкал к каналу… Вдруг из леса раздался какой-то неестественный храп, смех, что-то дикое, электронное, смесь лошади и … дьявола. Такого не бывает. – Что это? – спрашиваю Алика. Он спокойно, – это зверь какой-то… – Потом еще раз, потом еще … Черт с ним, со смехом … Опушку прошли, но дальше надо были идти через лес. Но мне послышался шум воды через камни… – Стой, – говорю Алику, – надо здесь переходить … Мы, сняв обувь, перешли через канал, перепрыгивая через камни. Столбы приграничные перед нами. Надо перелезть через проволоку. – А вдруг ток? – мелькает мысль. Но я притронулся. И тут заметил на проволоке голубой лоскут и вспомнил, что это уже давно я видел, видел то ли во сне … то ли … Это была отметка – где переходить, оставленная для кого-то. Перед тем, как перелезть, мы проверили карманы и выбросили, порвав лагерные карточки, чтобы ничего венгерского не было. Покурили и доели печенье. А паспорта оставили у Айка в Дебрецене. В крайнем случае вышлет домой.

… Прожектор ослепил нас и остановился на дереве, загораживающем нас. Мы пригнувшись присели. Прошло с полчаса. От нас до следующего дерева – метров десять… – Давай пригнемся и рванем. – Мы пригнувшись побежали. Пробежали вроде. Свет прожектора застрял на дереве. – Странно, – мелькнула мысль, – если засекли, то почему не поймали? – И это здание, и эти прожектора, гуляющие по небу, когда-то давно видел, но где? Не мог вспомнить. По карте этот отрезок границы был извилист, и нам надо было выбраться к железной дороге, чтобы добраться до Вены. Где-то послышался шум проезжающего поезда. – Неужели нашли? – думаю я. Но в какую сторону идти? Не выйдем ли опять в Венгрию? … Вдали по автотрассе двигались автомобили, навстречу сияющему в свете ламп городу. Виднелся трафарет. – Давай дойдем туда, посмотрим. На нем указывали стрелки в одну сторону – Райко, в другую – Вена. Мы узнали направление и повернули назад, к железной дороге.


* * *

… Кто сказал, что в Советском Союзе нету секса? Секс еще не начинался. Вернее, сейчас начнется. Еще чуть-чуть, и мы познакомились с ними в Москве. Где? Неважно, главное – познакомились. Я и Армен, с двумя девушками. Одна была белокурая, другая – брюнетка … Жанна. Она и пригласила нас в гости к себе, в Подмосковье. Купили вина три бутылки, закуски и поехали на электричке к ним. Выпили. Две маленькие смежные комнаты. Жанне было восемнадцать, мне – семнадцать. Я с Жанной перешли в спальню. Сели на кровать. Она учила целоваться взасос. Способный ученик … Я стал раздевать ее. – Не спеши …, а то не дам, – сказала она. Я горел возбужденным огнем … и было немножечко страшно. Потом появились груди, снял с нее трусы. Она была полностью обнажена … и побрита между ног. Как я потом узнал, это национальная особенность татарских девочек. Это прелесть, эта особенность. И, как учил Армен, открыл ее бедра, нашел половые губки и … понеслось. По-моему, я ее замучил до утра, но ей было очень хорошо. А мне – тем более … так и не устал за всю ночь … Утром Жанна ушла попрощавшись, на работу. А подруга проводила нас до электрички в Москву. Секс – это радость первооткрывателя, открывшего Америку … Открывшего новую жизнь. Адаму надо было раньше переспать с Евой – как можно было жить без греха? Грех, по-моему, когда одинокие сердца не могут встретиться и насладиться друг другом. Тогда жизнь вообще бессмысленна. Без секса невозможна любовь … к женщине. Платоническая любовь – это любовь к манекену… за стеклом витрины или к кумиру на сцене. В семнадцать лет – что может быть приятнее секса и общения с девушками? Ничего. Просто всегда не хватает денег, но обходимся с друзьями, всегда выручав друг друга.

… Когда встретились с Серегой, он возвратился из армии. На остановке случайно увидел его, он стоял с тетей Ниной. Узнали, обрадовались, поцеловались. И потекли наши самые счастливые дни. Мы встречались, общались с девушками. Приглашали их в бар, в кафе или на вечеринки, где заканчивалось обычно очередной любовной историей. От девушек не было отбоя, и мы были счастливы, что не похожи на других …

… Когда я женился на Вале, приехала в Ереван Татьяна Орлова, мое второе Я, мой идела. Она позвонила мне домой и сказала, что остановилась в гостинице “Ани”, и хочет встретиться со мной. – Ты меня помнишь? – спросила она. – Да, помню … А ты? – Да… приезжай … Вале сказал, что нужно срочно поехать, встретиться со старой знакомой … просто поговорить. Она словно чувствовала с кем говорил. – Нет, – сказала она. Если поедешь, то разведемся. Я не поехал, и мы … развелись. А ты, Татьяна, осталась в моем сердце, как несбыточная мечта моей юности. Я знаю, тебе было одиноко, но ты нашла наверное себе хорошего мужа, и у тебя наверное уже взрослые дети. Так не бывает, чтобы не повезло двоим. Может все дело в терпении, которого всегда мне не хватало … Я потом искал твой адрес, но так и не нашел. Наверное кто-то порвал письма. Я посвятил тебе стихи, но их порвала Валя … Я ждал, что ты позвонишь, но ты не позвонила. Ты обиделась на то, что я не пришел. Так вышло, что я отказался от тебя, и ты не простила меня, я – себя тоже. Я должен был прийти и хотя бы попрощаться… и увидеть твои глаза. Но потом, мы бы обманули друг друга, сделали бы равнодушное лицо и разошлись, а слезы терзали бы, сердце обоим. А так я подлец, я не пришел, и ты забудешь меня. И тебе будет легче начать жить сначала. И ты долнжа быть счастливой, несмотря ни на что.


* * *

… В дверь постучали, я открыл – Гетрия. – Можно в гости? – Я вещи возьму свои. – Конечно, заходи, когда хочешь … Кофе выпьешь? – Сделай пожалуйста … Я готовлю, болтаем. – А мне Айк предлагал замуж, со мной в Литву хочет поехать. – Да врет он все, у него венгерка подружка. – Потом попросила. – Сделай мне массаж. – Я сделал тебе потрясающий массаж … Раздел тебя, нежно гладил твои маленькие груди… – Почему они такие маленькие? – Не знаю, – говоришь ты. Я поцеловал соски, потом твои губы. Медленно снял с тебя плавки … Пушистый лобок и маленькие половые губки … “Вот мы и встретились с вами” – подумал я и снял свои плавки. Пенис стоял как змея … Я пальцами открыл ее губки и вошел в них … Она охнула, потом еще и еще … Она кончила. Я пока нет. И мягко погладил ее попу, потом перевернул ее. Чуть приподнял ее, между ног, сзади, и вошел между бедрами в ее покрасневшую розочку … Лаская попку, я входил и входил, пока не кончил ей на бедра. Она захотела вина, я сходил принес. Мы выпили. – Я пойду к Ире, – сказала она. – Ты иди, только не пропадай… – Ее не было. Я взял тетрадку и написал “Старик и девочка” – “Как я и Гетрия” – подумал я и написал поэму. Правда трагическую, но посвятил ей. Утром ко мне пришел Алик. – Она сидит в нашей комнате и плачет … Сказала, что ты ее прогнал … ночевала у Иры, поругалась с дедом югославом, который живет в их комнате. И он ее прогнал. Теперь не знает куда идти… – Я пошел к Алику, привел Гетрию назад …

… Мы снова насладились любовью, и снова я кончил на ее бедра. Уже мне сорок, а я еще ни разу не пользовался презервативами. Ей – звонок, вызвали. Пришла расстроенная. – Мать звонила, сказала, что меня разыскивает полиция. – Оказывается, из окна возможно выбросила ты свою подругу. – Не помнишь, была пьяна. – Но все равно поеду в Литву, без родины не могу. – Может ты права, без родины нельзя. – Но тебя могут посадить… – Они и рады, что уехала, теперь все свалят на меня. – Мы с Аликом решили перейти в Австрию, может и ты с нами? – Нет, поеду домой, денег дождусь от мамы и поеду… – Хочешь провожу тебя, потом мы с Аликом перейдем?… – Нет, вы езжайте, я подожду. Как перейдете, потом и я уеду. – Так мы с тобой и простились, Гетрия, как старик и девочка. А адрес твой, к сожалению, потерялся вместе с тетрадкой со стихами в Австрии… Се ля ви… – Такова жизнь …


* * *

… Мы пошли рядом с рельсами, по тропинке между деревьями. – Пошли, – говорю, – быстрее, а то скоро рассвет будет. Когда дошли до небольшой станции, я понял: эта станция австрийская, я видел это название на карте. Снова поля, овраги, дороги, мосты, но мы шли по грунтовой дороге рядом с путями, видно строители проложили, когда строили. Железная дорога сворачивала в сторону, но чутье подсказало, что надо идти прямо. Пересекли автотрассу, а внизу увидели пассажирскую электричку. – Пошли отдохнем где-нибудь за деревьями… – Алик уже несколько раз жаловался, что ноги болят, и я помогал ему нести пакет с одеколонами и дубленку, которую он не пожелал оставить у Айка. Мы уже еле шли, ноги разбухли от воды и дождя. – И все-таки прошли, – говорю. Глупо будет попасться. – Если долго будем сидеть – рассветет, и нас могут поймать. Дойдем хотя бы до следующей станции. – Зачем тебе идти пешком до Вены, рекорд Гиннеса хочешь побить или перед друзьями похвастаться? – заскулил Алик. – Из Чехии многие шли и многие попадались, когда покупали билеты или ходили купить поесть. Их заложили полиции. – Чем больше пройдем, тем больше шансов, что не возвратят. Мы пошли. Уже светало. Зайцы или кролики появились в поле, коричневые, крупные, перебегали дорогу, по которой мы шли. В зеленом поле появились ветряные мельницы. Огромные, на бетонном постаменте, они стояли гордые и величественные друг за другом, по всему полю, кружа огромными лопастями… – Где я их видел? Может в телепередаче, про Австрию?

… Пронеслась мимо электричка, наверное на Вену, вдалеке замедлила ход. Где-то остановилась все-таки – какая незабываемая ночь, как в кино … Это было чудесно, мы прошли, невзирая на все опасности в Австрию. Значит есть надежда, что все будет о’кей… Мы переоделись в сухие брюки. Вдалеке появилось серое здание. А слева – пустой двор … и барьер из тысяч автопокрышек. Сколько их … Посередине – стог сена… Рай из старого барахла … Словно из мультфильма “Алиса в стране чудес” … Но тогда я не так подумал. Я подумал опять, что это когда-то все … уже видел … во сне …


* * *

Что было потом? Ах да, Егорьевск. Нам захотелось работать, поступить на фабрику, где много молодых девчат … Тете Ани, хозяйке, соврали, что едем в Иваново, а сами поехали в Егорьевск. Я, Гагик и Армен … Я автобусе, на заднем сидении, сидели девочки. Мы протиснулись среди них, и я даже обнял одну за талию. Вобщем, познакомились. Приехали в Егорьевск, купили вина, сняли номер в гостинице и незаметно провели девочек. Ребята трахнулись со своими подружками, а моя, красивая полногрудая Ира, сказала, что девушка. Дальше тисканий и поцелуев дело не пошло… Утром уборщица заглянула в номер. Мы все с полуголыми девушками. Побежала докладывать директору. Мы их быстренько попрятали. Директор прибежал с уборщицей, смотрят – никого нету … Уборщица, шустрая, увидела лифчик на кровати. – Они здесь … Мы – Нету никого! – Они стали искать. Открывают туалет – там одна. – А остальные?! – Ушли, ушли! – В шкафу шарит директор, между вещей, нашел вторую. Под кроватью, сантиметром двадцать, не больше. Он смеясь заглядывает туда – там на него смотрят невинные глазки Иры. – Вы что, здесь бардак устроили?!! – орет он, – мы вас в черный список внесем, больше никогда в эту гостиницу не поселитесь… – “Черт с вашей гостиницей”. Главное девочек отпустили. Вот такие были времена …

4 августа, Инсбург, изолятор

Письмо любимой

Сегодня у тебя день рождения, Мариета. Во первых, поздравляю и желаю тебе счастья … Чтобы все твои желания сбылись. Чтобы я вернулся к тебе домой, и мы бы верили друг другу. У меня – была бы работа. Давиду желаю здоровья … Маме – земля пусть будет пухом, но если жива, как пытались меня уверить в лабиринте, то здоровья и счастья. Мы любили и любим друг друга. Может быть годы ломали нашу любовь, разрывали на части в одиночестве. Может будничность скомкала ее, но вырвать из сердца ей не удалось. Я знаю, она теплится в наших сердцах. Не важно, что я не позвонил, не было карты, и не важно, что я в тюрьме, твой непутевый муж … В тюрьме тоже люди сидят, со своими надеждами … Ради вас я готов просидеть хоть вечность, лишь бы у вас было все хорошо. Был замкнутый круг, я пытался прорвать его, но ничего не вышло. Куда бы я не уехал из Инсбурга, я возвращался, чтобы играть свою роль до конца. Я сыграл … и может быть неплохо, но играть самого себя, когда подают надежду и не исполняют ее – вещь трудная. Что я узнал о себе? Что я очень люблю тебя и детей. Что я был влюблен и сам не знал об этом … что я переборол себя и пожертвовал всем и даже счастьем, но встретиться с тобой не удалось. Почему? Наверное потому, что мне навязывали жестокость … Я прыгал, как сумасшедший, в Алисе стране чудес, лазил в грязи, ел искусственную пищу, от которой не мог выйти, был шпионом, соблазнителем с другой планеты, учил инопланетян разуму, Чарли Чаплином, художником, роботом, со вставленными глазами, Христом поборовшим дьявола, Богом любви: и все это делал ради нашей встречи … с тобой … чтобы обвенчались в церкви. Я хотел счастливого конца у этой истории, но каждый раз они обманывали меня – тебя не было … Я ждал тебя на лавочке много дней, но ты не приходила … Я искал тебя по их подсказкам, вычисляя, где ты – в домах, в городах – Смерти, Мечты, Страсти … но не находил тебя … Люди подсказывали мне, символы, знаки … витрины и надписи, но я находил только актеров, изображавших нашу жизнь. Мне предлагали на твою роль актрис, длинноногих, полногрудых красавиц, наверное, мисс Америк, но ты не поверишь, я отказался … Лучше тебя, тебя бы никто все равно не сыграл … Предлагали новые мерседесы и БМВ, но я отказывался, лишь бы тебя привезли. И когда я понял, что это лабиринт без счастливого конца, то понял, что конец его абстрактный, должен быть там, где и начался … и я вернулся в тюрьму, чтобы меня депортировали. По дороге познакомился с белокурой, симпатичной девушкой – Кларой, которая оставила свой телефон. Это была последняя их попытка удержать меня. Я сказал Кларе – позвоню завтра … Завтра … и пошел в тюрьму. И если этот эксперимент был ради меня, пусть фильм останется незаконченным без счастливого конца. Я возвращаюсь к тебе… И ты простишь меня, что я без денег … И я прощу тебя, что солгала и толкнула вместе с ними меня в лабиринт … Хотя все было наоборот, может быть …


* * *

… Но, во сне, – говорю Алику, – я видел и этот сад, и эти качели … Странно все это… Мы присели недалеко от платформы, вокруг ни души… – Такое ощущение, что это уже было, – говорю Алику, – было в Брно, когда приехал с Давидом в лагерь – я видел и эти фонари, которые зажигаются сами, когда проходишь мимо, и эти здания – раньше … И теперь вот снова … Мы с Аликом стали рвать сочные листья, типа лопухов. Алик в районе живет, знает, что съедобно … Да и мы с ребятами в детстве часто рвали, ели. Недалеко виднелся городок. – Может обойдем его вечером? – Может электричкой поедем уже не могу идти, – заныл Алик. Проехал электровоз с одним вагоном, в сторону городка. – Пошли, – говорю, – будь что будет, по путям выйдем к вокзалу. Небольшие пристройки. Маленькое одноэтажное сооружение, “Бангоф” написано. Вокзал. Зашел, дал деньги, – Битте цвай форткарт Вена, – стараясь говорить непринужденно, – попросил я. Молодой парень улыбаясь выписал билеты. – А тайм? – по-английски – время – показываю рукой. Он объяснил. Я вышел. Отправление в 13 часов 30 минут. А сейчас без десяти. Еще время есть. – Давай узнаю, где буфет. – У нас оставалось еще триста шиллингов. Зашел узнать у кассира. Он говорил по телефону. Потом объяснил, что на другой вокзал идти надо, до Вены. – Спасибо, – сказал я и вышел. Мы прошли немножко по улице и нам переехала дорогу остановившись машина. Вышли двое. Улыбаясь спрашивают. – Пас … Пас… – Паспорт. – Все, – говорю Алику, – попались. Вспомнил кассира, что говорил по телефону. – Заложил нас гад. Нас отвезли в полицию. Стали заполнять какие-то бланки. Я попросил воды. Он принес стакан. И Алику тоже … Нас обыскали. Я придумал версию. – Туристы, потеряли паспорта … Едем в Вену … Нас снова посадили в машину и повезли. Читаю: Бангоф, Парндоф. Вокзал был совсем рядом. Надо было пройти по путям, а не выходить на улицу … Я тогда еще не понимал, что как бы мы не шли, все равно, в Вену не попали бы…


* * *

… Летом всей семьей поехали в Евпаторию отдыхать, на папиной машине … Сняли квартиру … Девушки в купальниках шли через парк, пристающий к пляжу, накинув на себя халат или только в блузках. Мне это очень нравилось … На пляже легкий песок, в который можно зарыться. Я любил лежать и наблюдать за девушками …, за их красивыми позами и фигурами. За движениями их глаз, и когда глаза встречались, мы что-то говорили друг другу … взглядом. Я был песком, скользящем по ее коже. Она лежала рядом, брюнетка с короткой стрижкой, с черными лукавыми глазами и загорелой кожей в красном купальнике. С кульком вишен, которые она ела и, улыбнувшись, предложила мне. Я вежливо сказал, – Спасибо. – Они правда … кисленькие… – заметила она. – Поэтому и предложили? – пошутил я, – и мы рассмеялись. – А как вас звать? – Меня – Ольга… – А меня Гарик. А вы здесь одна? – спросил я. – Я с сынишкой, отдыхаю. Уже скоро уедем… – А пойдемте на лодке покатаемся? – Мы сели в лодку. Она с сынишкой спереди, лицом ко мне, а я греб, первый раз в жизни. Она была замужем, но собиралась разводиться, жила в Минске, на длинной улице Якуба Коласа. Мы договорились на следующий день встретиться на пляже. На пляже я нашел то место, где мы лежали вчера … Ольга уже была с сынишкой, мы пошли к лиману, я ей хотел показать лечебницу. Там, перед забором, было отличное укрытие под деревьями среди кустов, подальше от посторонних глаз. Она постелила длинное полотенце, а сынок побежал собирать цветы для мамы. А мы с ней укрылись простыней и жадно насладились друг другом. Это было прекрасно. На загорелой коже – белые груди с темными сосками … и светлая полоска между ее ног. Она была темпераментная в свои двадцать четыре года. Мы встречались еще несколько раз, пока они не уехали. Ольга писала любовные письма в Ереван, я – ей … Со временем все прошло …


* * *

… Книга не для детей – это ясно, много секса и любви. Но я не виноват, что я такой и любил их всех, с кем встречался. Независимо как долго были друг с другом – может год, может день, а может лишь один взгляд …, а может и на всю жизнь… Это ты, Мариета, на всю жизнь. Но каждую женщину я любил, одну больше, другую меньше, столько, сколько отпущено сердцем и временем, так крепко, как Бог благословил на эту любовь. И случайность, которая сопутствовала ей и мне. Но вот нашел тебя, Мариета, и случайность обиделась. Мы остались вдвоем с тобой. Ты и Я, прижавшись головой друг к другу, ищем вдвоем выход из замкнутого круга, куда нас забросила Судьба – любовь моя. Я не знаю, но хочу окунуться в мир твоего детства, твоих грез … Была ли ты такой веселой и шустрой, как Томочка, или такой серьезной и вспыльчивой, как Давид и обидчивой? Наверное, играла в куклы, как все дети. Потом первые друзья, первое признание в любви, кто-то наверное обманул тебя, не пришел. Кому-то нравилась ты, но он тебе не нравился или наоборот, он тебе нравился, но был с другой. У каждого человека есть свои тайны, свои воспоминания … Ты училась отличницей, сдала экзамены в университет и только потом сказала родителям, какая ты умница. Сделала всем сюрприз. Помнишь, как я вышел из тюрьмы в Красноярске, вижу – ты, приехала в этот суровый край, на край света, спасать своего мужа. За что я тебя очень люблю. Но больше всего – нет, не больше … Я должен был убрать эту косточку из-под твоих ног, чтобы ты не упала ради меня, слышишь, ради меня … ты поскользнулась. Сделала себе пластическую операцию и изменила нос. Боже мой, ты вытерпела адскую боль, ради меня и нашей любви. Приехала с перевязанным лицом, и когда сняли повязки, это было немного новое лицо. Но я любил то лицо, слышишь, то?… Но тебе так захотелось. Что я мог поделать, если ты считала, что так лучше. Постепенно привык к новому лицу, потому что сердце осталось прежним, и характер не меняется … если ты любишь.

… Сердце разрывается от боли, когда я думаю, что мы могли и должны были бы изменить свое будущее, уехав в Москву или за границу и жить где-нибудь счастливо … и дети были бы там счастливы. Но мы не уехали, страдали все эти годы со всеми – сидели без света, без газа, без отопления, в холоде, верили, что все изменится к лучшему. А лучшего не наступало. С каждым годом правительство обманывало народ все больше и больше, людей выбрасывали с закрывающихся предприятий на улицу все больше и больше … Душили налогами и предприятия и частных лиц. За коммунальные услуги должен платить больше, чем получаешь. Большая половина населения безработны, а значит – лишены права на жизнь. Мы превратились в рабовладельческое общество, без права на лечение, труд, отдых … И дети мои будут жить в нем и внуки …, не лучше ли сразу порвать, вырвать все из сердца и спасти свою семью?…





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=54778425) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения